– Темчик! У нас сейчас урок! Отрабатываешь схему, закрепляешь материал. Потом беседуем. И сигарету погаси, пожалуйста, а то она тебя отвлекает.
В моем голосе уже не сверкают лед и пламень. Интонации сушеные, экологически чистые, без генетически модифицированных организмов. Без стыда и совести.
– Хорошо. – Артем, потушив окурок о перила, отправляет его в притороченный к балкону ящик для рассады. У меня там немножко семицветок высажено, им пепел не мешает. – По надписи. Ей лет пять, не больше. Писали в сердцах, но старательно. Значит… На самом деле хотели сказать другое. Сейчас принюхаюсь… – Он высовывается с балкона чуть ли не по пояс, всматривается в стенку гаража, как дозорный в гладь незнакомого океана. Такими темпами Темчик с этим несчастным «дураком» будет канителиться минут пятнадцать. За это время я должна выстроить линию защиты, объяснить мирскому логику Сторожевых…
– В общем, Жень, пока она писала это все, она счастливая была. Знала, что он это прочтет. Думала, что волшебство творит. – Темка все еще ковыряется с разбором предложения.
– Теперь смотри, что там у них дальше было, хорошо?
Войны с мирскими шли веками. Договор о Контрибуции подписали в тысяча шестьсот тридцать третьем году. За столько лет никто из наших так и не смог ответить на вопрос, почему этот мир устроен именно так, как он устроен. Мне надо дать ответ через пятна… уже тринадцать с половиной минут.
– …про него ни фига не помнит. И он тоже, а все равно, когда надпись видит, то улыбается…
Мне хватило пары мгновений, чтобы разругаться с собственным мужем в пух и прах. Темчику плевать на наши законы и представления о чести. Он сердился на меня лично – за то, что я не сказала Аньке всю правду.
– Жень, так ты ее туда поперла и не объяснила, что мать живая?
– Темка, ну не должны они были встретиться, никак. Я думала, Маринка на работе, мы не застанем никого… А потом у Севастьяныча бы спросила.
– И чего, так бы и врала ей всю жизнь?
– Почему всю? До совершеннолетия. Она мелкая, чтобы про такое понимать.
– Ни фига себе мелкая! – Темчик хлопает ладонью по столу. Вроде негромко. А ощущение – что он мне по лицу заехал. Хотя я ему про воздушную пощечину и воздушный поцелуй не объясняла еще. – Москва, вообще-то, она…
– Не резиновая…
– Она закольцованная вся, эта ваша Москва. Когда не надо человека видеть – обязательно встретишь. Они просто так столкнулись бы, за не хрен делать. И что?
– Ну решила бы, что обозналась. Темочка, ну меня же не инструктировал никто, веришь? Мне Аньку дали – и все. Я даже не знаю, что ей Старый про мать говорил.