– Пошли, греться будем. Чаю попьем, – торопливо докончил предложение Афанасий.
– Зачем? – Она перестала кивать, но на Фоню не смотрела.
– Чтобы не простудиться. К Сторожевым мирские болячки тоже липнут, хоть и лечатся быстрее. У Петрухи мед был, сейчас мы его с тобой…
– Зачем? – Турбина дрогнула голосом. Афанасий даже подумал, что она плачет. Но слез там не было. Другое имелось, злое, непонимающее: – Зачем ты его убил?
– Кого? Мирского этого? – Фонька полез в карман за пачкой «Дуката».
– Преступника… – Она поморщилась, явно не от запаха табака.
Разговор был из неприятных:
– Сама должна понимать. Он преступник. Насильник. Его за такие вещи…
– Его осудить надо, приговорить. По статье, как полагается. А ты его убил из жалости. А так нельзя. Это неправильно. – Интонации стали живыми, не протокольными. – Это нечестно, понимаешь, Афанасий?
– Понимаю. Теоретически. А на практике – решительно нет. Я не прокурор, не следователь. Я Сторожевой. И если я с каждым мирским гниденышем…
– С кем? – наморщилась она.
– С мирским мерзавцем, пардон! – Он подумал, что имя Турбина какое-то древнегреческое. Примерно как Афина или Мнемозина. И ведь похожа. Прекрасная в гневе…
– Не трогай меня! Убийца!
– Ты ведь на передовой была?
– Убийство бывает разное. Там – одна мера, а здесь… Тебе не приказывали! Ты сам так решил. Да еще подло, безоружно. Взглядом, да?
– Нетактильным вмешательством в организм, – согласился Фоня. – А как надо было? Среди ночи в дом вломиться с наганом наперевес?
– Ну хотя бы… С судом, с приговором! – Кисточка черемухи мелькнула у Турбины за ухом, но Фоня не помнил, как она там оказалась. – Я знаю, вы умеете оружие добывать, когда его нету. Мне показывали. Эти ваши… в Конторе.
– Ваши?
– А чьи? Мои? Я думала, вы за справедливость!
– А мы по-разному умеем, маленькая. Но если ты думаешь, что я с каждым мирским… – Он снова представил пули. Те же, от ППШ. Били они не в насильника и гада, а в него самого.
– Мирские? Кто мы для вас? Скоты, рабы, трудовая сила? Вы как немцы!
Афанасий мысленно поблагодарил судьбу и учебную часть ночного отделения за то, что студентка Колпакова пока еще не научилась стрелять глазами.
– Не знал, не думал о таком…
– Оно и видно. Китель свой забери… капитан Красной армии.
– Успею еще. Моросит.
– Не сахарная.
– Не ломайся. Дойдем, вернешь.
Она не стала спорить, просто шагнула к проходной. И он тоже. Помнил, что охранное ведьмовство на воротах Турбину пропускает не сразу, часто принимает ее за мирскую.
Я не знаю, что творилось вокруг, пока Фонька держал меня внутри рассказа. Очнулись мы с ним от того, что снова заверещала дверь женского барака. И, как это всегда бывает в дежавю, там опять стояла Турбина. Точнее – силуэт. Жакет, берет и чемоданчик с инвентарным номером. У меня тоже такой был. В Конторе выдали, после омоложения. Вместе с повторным извещением на мужа, новыми документами, продуктовыми карточками и компенсацией за преждевременную героическую гибель.