Вторая смена (Романовская) - страница 209

– Ма, стулья нести? – Тема вошел. Совсем тесно стало, хорошо.

– Баба Вера, а можно я сегодня на верхней кровати спать буду? Папа сказал, там всегда хорошие сны снятся, потому что плохие наверх не забираются. Они тяжелые и летать не умеют. Это ты придумала или так взаправду бывает?

Входящее от 09.05.2009

И. о. руководителя

Московского городского Смотрового округа

Сторожевому высшей категории

Панкратову С. С.


От Озерной Е. О.,

рабочий псевдоним «Гадюка»,

Смотровой Северо-Западного (Норд-Вест)

участка г. Москвы

ЗАЯВЛЕНИЕ

Прошу освободить меня от занимаемой должности по собственному желанию в связи с переездом на новое место жительства с 31 мая 2009 года.

При прибытии в пункт назначения обязуюсь встать на учет в отделе кадров местного городского Сторожевого управления в течение 10 (десяти) рабочих дней.

Обязуюсь передать дела на вверенной мне территории назначенному на мою должность коллеге до 23 часов 59 минут 31.05.2009.

Озерная Е. О.
09.05.2009

НЕ ВОЗРАЖАЮ. ПАНКРАТОВ. 10 V 2009 от Р. Х.

10 мая 2009 года, воскресенье

– Мама!

Голос взрослый, даже усталый, а на таком слове сбивается, предает сам себя. Слышна хорошо настоявшаяся ненависть. Та, что висит в воздухе плотным прогорклым облаком, разъедает глаза и мысли, пропитывает плотные шторы, лысые ковры, затертые обои. Крепкая ненависть: можно учуять через три стены. Соседки у себя на кухне ссорятся, а зло в Ирочкину комнату долетает без проблем. Слышно его лучше, чем звуки.

– Мама, ну куда ты лезешь опять? Ты же не понимаешь!

– Ты совсем за дуру меня держишь! Я на тебя пашу как проклятая, а что в ответ получаю? Ты гордыньку-то свою поумерь…

За месяцы местной жизни Ирочка к этим перебранкам успела привыкнуть, даже полюбила их слегка. Громыхавшие дальней грозой соседские ссоры выдергивали Иру-Бархат из тошнотного забытья, напоминали, что все беды и горести прошлых жизней сейчас снятся, а не повторяются раз за разом, как слова на пластинке с поврежденной бороздкой. Если тебя из кошмара вынули, то ты благодаришь того, кто это сделал. Будь то нудный сигнал мусороуборочной машины или же заполошные визги двух баб, делящих ванную комнату, городской телефон, последнюю сигарету в пачке, а также надежду и счастье.

– Тебе кто разрешил так с матерью разговаривать?! Думаешь, если ты меня в гроб загонишь… Алинка, тварь такая, я же тебя насквозь вижу, всю твою поганую натуру!

– Слушай, я не ребенок, чтобы тебя бояться. Мне двадцать один, понимаешь? Двадцать! Один! А ты меня все грозишься в детдом сдать!

«Хороший возраст, правильный!» Ирочка потерлась щекой о шелушащиеся обои, слушая оскорбления, звучащие для нее колыбельной. Не надо к ним лезть. Местная Смотровая справится. Если успеет. Вспомнить бы, к чьему участку дом относится и кто на этой территории работает. Хреново работает, кстати говоря, никак этих дур утихомирить не может. Мать ведь не столько старости боится, сколько ненужности. А дочь в потоке льющихся на нее словесных помоев успевает разглядеть эти страхи. Пользуется ими как козырем, не идет на поводу у жалости. Им бы терпения отсыпать, буквально две чайные ложки в год, так где его взять? В Ирочкином багаже такого не водится.