Китаяночка была, как ей и положено, раскосая.
Он старался не показывать её знакомым. Коротышку, стесняющуюся своей некрасоты, малообразованности, непохожести на обитающих в России людей.
За полгода он не смог привыкнуть к её длинному трёхсложному имени. Называл по первому слогу — Ли, Лиля.
Она уже два часа как ушла в районную поликлинику, где работала в регистратуре, а Вано только проснулся.
Хотя оконце было маленькое, весенний солнечный свет беспощадно озарял убожество комнатушки. Повсюду свисали лохмы выгоревших обоев, за которыми отчётливо виднелись почернелые от времени бревна старого, видимо ещё дореволюционного, дома, полуразвалившийся стенной шкаф, оставленный за ненадобностью прежними хозяевами, две табуретки и столик с тарелкой, накрытой надраенной до ослепительного блеска никелированной крышкой.
Из-за стены и из коридора не доносилось ни звука. Соседи по коммуналке тоже давно ушли на работу. А полупарализованный старик-пьяница из комнаты против уборной наверняка ещё дрых.
Вано пора было подниматься, чтобы успеть до возвращения с работы Лили осуществить свой план. Но он продолжал лежать, закинув руки за голову. В который раз вспомнился родительский дом посреди шелковиц и грушевых деревьев, собственная комната, набитая книгами и грампластинками, проигрыватель, охотничья двустволка на стене. Вот так же в родительском доме, когда лили зимние дожди, он мог без конца валяться, слушать томительную итальянскую песню с заезженной пластинки: «Кози, кози, белла кози аль ди дольче мадонна…» Не хотелось ни идти на работу в колхоз, ни помогать матери по хозяйству — задавать корм курам, индюшкам. В такие вот мартовские дни сад и всё село полны пением птиц, на склонах окрестных гор доцветают кусты мимоз, а через колхозное поле, на берегу Чёрного моря ждут курортников и курортниц дом отдыха, танцплощадка…
«Лилька, детдомовка, никогда не видела моря, — подумал он, отбрасывая со своего худого, жилистого тела лоскутное одеяло и вскакивая с низкого топчана на деревянных ножках. — Всё-таки из-за неё стал москвичом, получил прописку! Хотела затащить в церковь венчаться. Когда-нибудь заработаю денег, повезу, покажу Лильке море, Сухум. Хотя родители и Хутка не примут её, скажут: ”На ком женился? Страшнее не мог найти? Да ещё китаянка!”»
«Я ещё им всем докажу! — думал он, умываясь до пояса на кухне над пожелтевшим рукомойником с отбитым краем. — Поступлю в институт, окончу, стану не хуже Хутки. Перестанет издеваться при всех: ”Мой брат-близнец — мой черновик: первым родился, и такой урод!”»