— Развод Советской властью не запрещен, — угрюмо гудит дядька. — Молодую!.. Не в том дело. И детей не брошу... Бери алименты. А жить с тобой не хочу. Собака и есть собака! Только лает...
— Не пил бы — не лаялась! Люди в дом, а он из дому!..
— Но-но! — пытается пригрозить дядька.
— Помолчите, гражданин, — осаживаю я неверного мужа.
Он осекается, а ободренная женщина начинает выкладывать подноготную.
Ох, эти семейные дела! Кто из супругов прав, кто виноват — черт не разберет. Одно ясно — как бы ни поступали родители, дети страдать не должны.
— Ладно, ясно, — прерываю женщину. — Сколько годков ребятишкам?
— Старшему шестой, а младшенькой четыре...
Сижу, думаю. Марк глядит растерянно. Наверное, не предполагал, садясь в самолет, что в глубоком тылу врага ему придется разбирать семейные неурядицы.
— Ну вот что, — говорю я, обращаясь к супругам. — Дело тут такое... Деликатное...
Дядька заметно веселеет.
— Силой мы не можем мужа заставить жить в семье, — объясняю женщине. — Не охрану же к нему приставлять?
Дядька расплывается в улыбке: мол, мужик мужика не выдаст. А женщина совсем оторопела, и выцветшие глаза ее наливаются ужасом.
— Значит, так, — подвожу итог. — Поскольку дети страдать не должны, он может от тебя уходить, а имущества брать не смеет. Все останется детям.
Молчание.
[208]
— Это... как же? — неуверенно кашлянув, осведомляется дядька. — К примеру, нельзя взять и порток?
— В каких на свидание бегал, в тех будешь и хорош. Ничего нельзя.
— Граждане командиры... — набычившись, говорит неверный супруг. — Тут не о портках, значит, речь. Ну, хату — ладно... А лошадь, значит? И опять же — хряка кормил... Это как?
— О лошади и хряке забудь, — говорю я. — Все — детям.
— Беги к своей Марыське голый! — советует женщина. — Больно ты ей, дурной, нужен без худобы!
— Так нельзя... — начинает было дядька, но я поднимаюсь, показывая, что беседа окончена.
— Ты, дорогая, сообщи нам, если что... — говорю я на прощание женщине.
А дядьке напоминаю:
— Если уйдешь, из дому ничего не брать. Возьмешь — пеняй на себя...
Отъехав, оборачиваемся.
Муж и жена стоят на том же месте, где встретили нас. Дядька, потупившись, скребет в затылке, а женщина что-то говорит ему.
— Вернется или уйдет? — вслух думает Марк.
— Вернется... Не расстанется со своей худобой. Детишек, подлец, еще бросил бы, но лошадь и хряка...
— Да, не простая у тебя работенка, как я погляжу, — качает головой Марк.
В сентябре он докладывает Центру, что план реорганизации соединения надуман, не отвечает требованиям обстановки. Реорганизованный Оперативный центр не сможет существовать в тылу врага. Не сможет обеспечивать своих людей, потеряет контроль над районом, перестанет представлять Советскую власть.