Перед Липняками вышли на грунтовку. Возле самой деревни дорога тянулась по насыпи, поднятой над заболоченным полем. При въезде в Липняки виднелись раскидистые, приземистые деревья — не то вязы, не то ивы. Слева, на заболоченном, отсвечивавшем водой поле, угадывались кучи вывезенного навоза.
Я распорядился позвать Парахина и Христофорова.
— Валентин, — сказал Христофорову, — займешь со своим отрядом оборону тут, на дороге.
— Ясно, — отрубил коренастый Христофоров.
[256]
— А ты, Василий, — обернулся я к Парахину, — займи противоположный въезд в деревню.
— Слушаюсь! — козырнул Парахин.
— Выставьте часовых, назначьте дежурные группы обороны, а ко мне вышлите связных.
Отряд втянулся в деревню. Разбуженная, она тревожно хлопала ставнями, скрипела калитками, перекликалась.
Партизаны успокаивали людей:
— Матка, не бойся! Советские партизаны!
— Отец, не гоношись! Советы пришли!
Я распорядился разводить людей по домам, а сам с ординарцами и радиоузлом поместился в стодоле, как называют в Польше наши русские риги.
Оставив ординарцев готовить ночлег, направился на обход.
Посты уже выставили. Отряды заняли оборону как полагалось.
— Да вы спите спокойно, товарищ майор, — устало сказал Христофоров. — Не подведем...
Я вернулся в стодол. Митя Гальченко застилал плащ-палатками соломенные постели. Петя Истратов резал пахучий, видно недавней выпечки, хлеб. Возле него стоял кувшин молока.
— С устатка — кружечку, товарищ майор!
— Спасибо. Не буду.
Мне хотелось только лечь, закрыть глаза, уснуть.
С наслаждением ослабил ремень, стянул планшет, присел, чтобы стащить с гудевших ног сапоги.
И тогда грянул первый выстрел.
Петя Истратов опустил кувшин, а Гальченко поднял голову.
В той стороне, где находился Христофоров, раздалось еще несколько выстрелов, потом застрочил автомат.
— Петя, одевайся, выясни, что там!
Но через мгновение стало ясно — надо идти самому: у Христофорова начиналось что-то серьезное.
Мы вышли из стодола. Задыхаясь, подбежал связной:
— Товарищ майор! Немцы! Два броневика и тринадцать автомашин с фрицами!
Бой уже гремел. Я выругался. Он был нам вовсе не нужен — этот бой, и, вдобавок, мы его не ждали.
Приказал Истратову:
— Послать к Христофорову группы Косенко и Шве-
[257]
цова. Перебросить ему противотанковые ружья. Парахина и Моисеенко — ко мне. Связные — за мной!
Укрываясь за хатами, откуда выбегали с детишками и узлами напуганные крестьяне, я пробрался к дороге, обсаженной вязами.
То, что увидел, вызвало прилив злой радости.
Бойцы Христофорова подбили передний грузовик фашистов, и немецкая колонна застряла посреди узкой насыпи. Съехать с нее колонна не могла. А разворачиваться цепью по сырому, грязному полю «доблестные солдаты фюрера» почему-то не желали. Может, потому, что чувствовали себя увереннее возле колес. Они продолжали сидеть в кузовах и оттуда вели огонь. Лишь несколько солдат, возможно с подбитой машины, стреляли из-за деревьев.