Это было ни к чему. Впрочем, почему бы командиру партизанского отряда и не встретить своего будущего заместителя?
Я испытывал странное чувство неудовлетворения. Все свершилось так обыденно, так по-житейски просто, что было даже чуточку обидно. Нет, иначе я представлял себе приземление в тылу врага...
С болота еще доносились голоса партизан:
— Крепче держи, черт!
— Сам держи!..
В дрожащем круге рождаемого костром света беззвучно двигались, то обретая черные силуэты, то почти сливаясь с предрассветным воздухом, фигуры людей.
Я одернул пиджак, поправил фуражку.
Мы подошли вплотную к костру.
Тугов остановился, стукнул каблуками:
— Привел гостя, Батя!
Он рапортовал невысокому, чуть сутуловатому, плотному человеку в армейской безрукавке.
Тусклые блики огня отражались в цепких глазах, скользили по крутым скулам человека.
Громкий голос Тугова никого не смутил. Видно, излишней осторожностью тут не страдали.
Я шагнул вперед:
[28]
— Товарищ командир! Капитан Черный прибыл для дальнейшего прохождения службы!
Линьков помедлил, покалывая взглядом, потом кивнул, протянул руку:
— Поздравляю с прибытием. Очень рад.
И тут же отрывисто, деловито распорядился:
— Костры — гасить. Груз — к землянкам... Идемте, капитан.
Шаг у него был широкий, уверенный, хозяйский.
Болото кончилось. Начался высокоствольный сосняк. После гнилого запаха стоялой воды остро и свежо запахло багульником и хвоей.
Вскоре я заметил землянки и часовых.
Навстречу бежал человек.
Тяжело дыша, остановился в двух шагах:
— Товарищ капитан!
Мы обнялись.
Это был Семен Скрипник, товарищ по учебе в Москве, начальник радиоустановки, выброшенный к Линькову двумя неделями раньше.
— Радиоузел смонтирован, все в порядке! — тут же сообщил Сеня. — Прибыли, товарищ капитан! А уж я жду, жду!..
В землянке Линькова, вырытой среди сосен на сухом взгорбке, тускло горела жестяная керосиновая лампа. Обтянутые блестящим парашютным шелком стены казались желтыми.
Собравшиеся расселись на широких, покрытых лапником нарах слева от двери, на сосновых и березовых чурбаках, заменявших табуретки.
Меня, как гостя, усадили рядом с Линьковым возле маленького стола в дальнем правом углу.
Появились кружки, трофейная фляга, каравай деревенского хлеба. На печурке зашипела картошка, забулькал чайник.
Никого, кроме Сени Скрипника, я здесь не знал. Видел только, что все, за исключением Линькова, молодежь. Иные, пожалуй, намного моложе меня.
[29]
В чужой монастырь со своим уставом не ходят — вместе со всеми я выпил глоток обжигающего спирта.
Линьков взял флягу, взглянул вопросительно.