— Что ж? Может быть... Не подгорит хлеб-то, хозяюшка?
— Не бойся, милый, не подгорит... До войны-то Пришкель в активистах ходил, да и Пашка — серьезный, самостоятельный... Бывало, кто из пограничников приедет — непременно у Кирбаев побывает. Уважали ихнюю семью. Да и то сказать — работящие все, душевные.
— Вот ты говоришь, хозяюшка, работящие, душевные... А нынче-то Пашка где? Небось на немцев работает?
— Куда ж ему податься, милый человек? Как был при рыбхозе на Белом, так и остался. А немцы нагрянули, ну, значит, рыбы требуют... Своих людей там поставили. Не больно-то им противиться будешь, коли жить не надоело.
[68]
— Да, трудное время...
— И не бывало трудней, — с сердцем сказала Матрена.
Вскоре хлеб испекся. Мы нагрузили свой мешок, поблагодарили хозяйку, условились, что придем через день, и покинули одинокий хутор.
Возле леса остановились отдохнуть.
— Запомнили фамилии? — спросил я спутников.
— Пришкель из Восточных Милевичей, Павел Кирбай из рыбхоза. Ну и эта сволочь, Герман с Кацюбинским.
— Вот видите, ниточка наша удлинилась и раздвоилась. Начало положено. Теперь станем разыскивать Пришкеля и Павла. Если это настоящие патриоты — нить поведет дальше... Судя по рассказам Матрены, Пришкель и Павел Кирбай были связаны с пограничниками. А пограничники на плохих людей не надеялись!
Вечерело. Со стороны озера Белого, из низины острей запахло сыростью. Солнце садилось в тучу, и воздух на лесной дороге скучно сырел, а в чащобе, в зарослях малинника и крапивы, уже густели сумерки.
— Идет, — тихо сказал Кузьменко.
Мы встали с пеньков, где сидели добрый час, ожидая Павла Кирбая, и вышли на дорогу.
Он и впрямь был недалеко; шагал, чуть сутулясь, опустив голову, изредка вскидывая глаза. Увидел нас, нахмурился, но шага не замедлил.
Мы встречались тут, на дороге из рыбхоза в Залютичи, не первый раз. Неделю назад я, Седельников и Кузьменко вот так же «ненароком» столкнулись с Павлом, поздоровались, попросили спичек. Он дал нам спички, на о чем не спрашивая.
— Кури, — предложил я и протянул для закрутки добрую половину «Правды».
Не составило никакого труда заметить, что Павел тотчас посмотрел, какое число стоит на газетном листе. Однако парень не выдал волнения. Оторвал клочок бумаги, закурил.
— Как живешь, Паша? — спросил я.
Глаза у Кирбая темные, внимательные.
— Понемножку... А я вас вроде не знаю.
[69]
— Это неважно, Паша... Как табачок?
Павел сдержанно ответил:
— Табачок ничего. Главное — бумага хороша...
— Если нравится — еще принесем.
— Неплохо бы... У вас что же, много такой?
— Имеется.