— И до войны жила.
— Не скучно было?
— За работой скучать некогда. Мы с мужем в колхозе состояли. Не бирюки. А что на отшибе стоим, так муж за лесом присматривал.
— Ну, это иное дело... А колхоз большой был?
— Не то чтобы очень, но и не маленький. Обыкновенный.
— Ну а что теперь с колхозом стало? Как люди живут?
— Какая уж тут жизнь! Хорошо еще, немец гарнизона в Милевичах не держит. Да и то...
— Что «да и то»?
— Да так... Фашист фашистом, а и среди своих гады находятся. Доказывают на тех, кто Советскую власть строил, выслуживаются, иуды... Вон как Герман да Кащобинский!
— Какие это Герман и Кацюбинский?
— Эва! Ими бабы детишек пужают, а вы не знаете? Начальник полиции в Житковичах и его заместитель. Из Залютичей он родом-то, а его заместитель будто бы в прошлом лейтенант. Как немцы пришли, Герман себя и выказал. Всех ведь в округе знает!
— Герман... Не русское имя.
— А он и есть немец. Может, оттого его Гитлер и поставил начальником. Форму полицая нацепил, вместе с помощником своим Кацюбинским пьянствуют, грозят людям... Если, говорят, не будете о партизанах доносить — на столбах повесим. Столбов у нас много, говорят!
— Так... И что же? Боятся Германа?
— Как не бояться? Свои далеко, а он, поди, под боком сидит!
— Понятно... Но вы-то не из пугливых оказались.
Матрена махнула рукой:
— Какая уж героиня! Вижу — голодуете, ну и пеку вот...
Она ушла к печи, долго возилась там, сажала хлебы. Потом вернулась, разрумяненная, пропахшая дымком:
— Скоро управлюсь...
[67]
— Доставляем мы вам хлопоты... Значит, больно худо народ в деревнях живет нынче?
— Смотря где. Там, где немец стоит, — худо. А где нету фашиста — ничего. Хлеб-то припрятали, да и скотинку прирежут, не отдадут полицаям.
— Выходит, сами себе хозяева?
— Почему — сами себе? Так жизнь сложилась, а народ о своей власти помнит... Ждет народ. Ну а кто и в партизаны подался. К вам, значит.
— Однако не все подались, а?
— Не все, — согласилась Матрена. — Иному мужику не под силу уже по лесам и болотам бродить. Да и опасаются за семью. Уйдешь к партизанам, семью и прикончат... Разве не бывало? Бывало! А еще — смущаются...
— Как так — смущаются?
— Да ведь поди разбери, кто нынче партизан, а кто от Гитлера подослан на проверку... На лбу-то у людей не написано, чьи они, верно?
— Верно.
— То-то и оно! Да и не попадешь к вам, слыхать. Сторожитесь вы людей-то.
— Обижаете! Нам тоже не расчет первому встречному доверяться.
— Это я понимаю. Как не понять? Да все ж и честные люди есть.
— Это где же? Уж не в Милевичах ли?
— А хоть бы и в Милевичах! Хоть Пришкеля взять. Или вон Пашку Кирбая из рыбхоза... Не партизаны, а честные.