Таких маленьких, поросших лесом островков в этом гигантском болоте было множество.
Поди разберись, на каком засели партизаны! И попробуй подберись незамеченным!
Кладки вели к островку со стороны деревни Борки, с востока.
Кажется, первым облюбовал островок Николай Велько, бежавший из деревни Борки при появлении немцев. Ему, коммунисту, грозила немедленная расправа. Отличный охотник и следопыт, Велько не раздумывал и не колебался. Захватив дробовик, свистнув двух верных волкодавов Лялюса и Цыгана, успев сказать жене, чтобы ночью вышла к заветному месту возле болота, Николай махнул через изгородь и скрылся...
Всю зиму прожил Николай Велько один в здешних лесах и болотах. Изредка наведывался в деревню. Жена выносила хлеб и выстиранное бельишко. Плакала. Рассказывала, что солтыс и гитлеровцы грозят убить ее и детей, если Николай не явится с повинной.
Велько обнимал жену, отирал слезы любимой, наказывал поцеловать ребят, но не говорить о нем.
И опять уходил: он не терял надежды встретиться с партизанами. Смиряться не думал.
[94]
Следы отряда Бринского не могли укрыться от лесовика. Так Николай Велько нашел товарищей по оружию, а бойцы Бринского — верного друга, смелого, отлично знающего округу человека...
Я вижу сутуловатого, обросшего бородой Николая Велько и двух его собак, сидящих по обе стороны от хозяина возле лагерной кухни, где орудует над котлом чернобровая, смуглая отрядная медсестра и повариха Тоня Бондаренко.
Лялюс и Цыган голодны, но никогда не возьмут куска без разрешения хозяина. Они только смотрят на Тоню и на мясо, дымящееся на противне.
— Уже остыло! — говорит Тоня.
— Ну тогда дай им, — разрешает Велько. — Лялюс, Цыган, можно!
Псы хватают брошенные куски, оттаскивают в сторону, чавкая, принимаются жрать.
Мяса для Лялюса и Цыгана Тоня не жалеет. В конце концов, этим мохнатым, угрюмым на вид волкодавам мы обязаны жизнью...
Помнится, мы улеглись спать рядом — я и Николай Велько. Среди ночи Лялюс и Цыган вскочили, тихонько заворчали. Николай сразу сел, притянул к себе автомат.
— Ты что? — шепотом спросил я, ничего не слыша.
— Собаки, видите? — отозвался Велько. — Что-то неладное...
Он быстро разбудил Бринского и остальных партизан, а сам осторожно направился в ту сторону, куда смотрели собаки.
Бринский и я пошли следом. На западном берегу островка остановились.
Тихо как будто... Часовые тоже ничего не слышат.
Но Лялюс и Цыган нервничали, поскуливали, ворчали, не опускали настороженно приподнятых ушей.
И тогда мы услышали птиц. Они кричали в неурочный час, потревоженные невидимым врагом.