Но мы еще не знали Морозова, не знали, подойдет ли он для роли постоянного связного с Дорошевичем, если сам Дорошевич захочет помогать партизанам...
Послав вперед Голумбиевского, мы с Караваевым пристроились за стеной старой риги, укрывшей нас от дождя.
Голумбиевский огородами прошел к домам, скрылся в проулке. Мы выкурили по две самокрутки, пока наконец увидели своего товарища: он стоял возле чьей-то хаты и махал рукой.
Подошли к Голумбиевскому.
— Никого, — сказал он. — Ни немцев, ни полиции. А старик дома. Ждет.
— Что ты ему сказал?
— Сказал, что прохожие. Хотим погреться.
Хата Морозовых стояла на спуске к реке. Почернев-
[114]
шая от времени, малость покосившаяся. В сенях свернутые, уже просохшие бредни, длинный багор, помятые ведра. Обитая мешковиной дверь отворилась со скрипом. Хозяин дома стоял между печью и дверью в горницу. Невысокий, седобородый, в рубахе навыпуск, в толстых шерстяных носках. Возле стола, придвинутого к божнице, резала хлеб сухонькая старушка.
— Здравствуйте, хозяева.
— Здравствуйте, проходите...
— Сапоги бы обтереть.
— А вы их сымайте. Валенки дадим.
Старушка кинулась к печке, стащила с нее валенки. Она улыбалась нам широко и весело, словно встречала родных.
— Мы партизаны, товарищ Морозов, — сказал я. — Ничего, что побеспокоили?
Дед почесал в затылке:
— Чего ж на пороге толковать? Садитесь, покушайте, там поговорим.
— А мы и так догадались, что вы партизаны, сынки, — сказала старушка.
— Это почему ж?
— И-и-и! Полицаев-то мы всех в рожу знаем. А вы... Да просто видать, что партизаны.
Морозов усмехнулся:
— Ты, мать, не языком чеши, а на стол подавай.
— А сейчас, сейчас!
Как-то спокойно было в этой избе, возле старых, приветливых людей.
— Ушицу-то уважаете? — спросил Морозов.
— Уважаем, товарищ Морозов! Еще как уважаем!
— Ну коли так, берите ложки!
Уха оказалась наваристая, жирная, подлинно рыбацкая уха.
Потолковали о том, о сем, а когда старушка вышла на минуту, я сказал:
— Нам бы одним поговорить с вами хотелось, товарищ Морозов. Без жены.
— Это зачем же — без жены? У меня от нее секретов нету.
— Видите ли, дело у нас... Ну, словом, не женское.
Старик насупился:
— Не знаю таких дел... Вы, дорогие товарищи, нас не обижайте. Если что надо — обоим выкладывайте, обоих
[115]
и просите. Слава богу, вместе век прожили, негоже нам на старости лет друг от друга таиться.
Вошла жена Морозова, втащила огромную сковороду жареной рыбы с картофелем:
— Не обессудьте! Чем богаты!
Старушка сама не ела, только угощала нас, подкладывала на тарелки новые куски.
Старик ел молча, хмурый, видимо обиженный.