— С днем рождения, Саша.
Ошеломленно моргнув, майор принял подарок.
Следом подошел Ключников и подал майору початую пачку «Мальборо»:
— С днем рождения. Служить с тобой для меня — честь.
Айдаров, которому Ключ уступил место, вынул из кармана разгрузочного жилета банку крабов:
— С днем рождения, командир.
Принимая подарки и подавленно глядя на друзей, Стольников вспомнил, что в этот день появился на свет. Он даже не находил в себе сил встать.
— Саша, — сказал Жулин, усаживаясь рядом, — ты знай главное. Что бы ни случилось с нами здесь, в пятьдесят девятом, и что бы ни случится после, мы будем всегда с тобой.
Майор опустил на землю все, что в этой ситуации смогли подарить ему подчиненные.
— Когда вы вспомнили?
— А мы и не забывали, — отозвался Лоскутов.
Вынув нож, Стольников несколькими движениями вскрыл банку с крабами.
Замер над ней и потом глухо рассмеялся.
— Сегодня мы просто зафиксируем этот факт. А праздник — за мной, мужики. Потом. В будущем.
— Я никогда не ел крабов, — признался Айдаров и под общий гул одобрения полез ножом разведчика в банку.
Прапорщик подсел к Стольникову, толкнул его плечом в плечо:
— Если бы ты имел возможность сейчас получить подарок на день рождения, что бы ты попросил?
— Ждана.
Жулин рассмеялся:
— Ждан — не подарок. Ты это уже понял. А вообще?
Саша улыбнулся.
Он никогда не считал день рождения праздником. Где-то на рубеже семнадцати лет для него этот праздник перестал существовать. Позабылись утренние предвкушения, пропала куда-то абсолютная гармония с погодой, окружающими людьми и неодушевленными предметами в этот день, хотя раньше было иначе. Дарить стало во сто крат приятней, чем получать. И Стольников подумал: если бы позволено было провести этот день так, как он хочет, что бы он выбрал?
И загадал он себе бирюзовую гладь до самого горизонта, щадящее солнце, никаких звуков, кроме шелеста волн и нетрезвого хохота чаек, бутылочку рома и — да простят его все, кто хотел бы быть с ним в этот день. Если бы было у него одно желание с позволением исполнить любое, то попросил бы он этого. И тогда наступил бы единственный день в его жизни, когда бы он принадлежал самому себе и когда бы представилась возможность подумать и окончательно убедиться в том, что он — счастливый человек.
Его друг Мишка жил в семье, почти терпящей бедствие. Их у его родителей — библиотекаря тети Нади и электрика дяди Коли — было трое. Жили они в однокомнатной квартире, и Саша, приходя в гости, не понимал, как они умещаются в ней для сна. Ему представлялось, как тетя Надя или дядя Коля, проснувшись ночью, чтобы попить, наступают в кромешной темноте на спящих Мишку, Серегу или Тоню. Иначе быть и не могло, поскольку кровать Мишкиных родителей стояла в углу, а дети спали на полу. Зарабатывали Мишкины родители мало, и ко всем вынужденным бедам этой семьи постоянно навязывалась еще одна, не вынужденная: дядя Коля любил выпить. Пил он много, и три-четыре раза в неделю тетя Надя хлестала его резиновым шлангом от стиральной машины. Сашу это ужасало, и тогда он накрывался одеялом с головой, чтобы не слышать этих страшных криков и утробного чмоканья резинового шланга.