Когда летом на глазах у беспомощной толпы в реке тонул ребенок, в воду бросился не Полозов, который стоял ближе всех, рядом с тонувшим мальчиком, а избитый им палкой пройдоха и любитель выпить поселковый сторож Митяй. Тем не менее Полозов старался оказаться первым в других местах — в очередях на улучшение жилищных условий, получение ссуды, летнего отпуска и других атрибутов морального и материального благополучия. Наиболее грамотные и честные из руководителей управления не могли уволить Полозова за подлость, так как такая статья не предусмотрена законом (а выговоров у старшины все-таки не было), они решили вопрос иначе. Они отправили Полозова туда, где он будет подальше от рабочих людей, — на базу отдыха. Кому-то и там надо исполнять службу…
Старшина Полозов по причине хронического слабоумия и тщеславия воспринял это как благодарность за свой ударный труд в отделении. Несколько дней он осматривался и прислушивался, как уличная собака, попавшая в квартиру. В очень короткий срок он уяснил три вещи.
Первое. Если на базе случается конфликт, то нужно очень быстро определить: какая из сторон денежнее и могущественнее и по возможности — щедрее.
Второе. Не докладывать об этих конфликтах руководству УВД. Чем чаще доклады о недоразумениях на базе, тем размашистее роспись в собственной несостоятельности. Это тоже девиз Полозова.
И, наконец, третье. Постоянное проведение в жизнь базы политики, в результате которой отдыхающие должны попадать в такие ситуации, что не дать Полозову на лапу просто невозможно. Он понял жизнь…
Полозов не знал и не ждал полковника Ждана, но тот уже подходил к домику милиционера…
Старшина сидел в глубоком кресле, перенесенном из комнаты отдыха, слушал радио и ел колбасу. По «Маяку» давали концерт, а концерты старшина любил. Как обычно, на Полозове была расстегнутая почти до пояса рубашка с погонами. Натруженные ноги возлежали на журнальном столике.
Вдруг раздался стук в дверь, и, не ожидая приглашения, в домик вошел незнакомый старшине человек. Подчеркивая значимость занимаемого положения, Полозов не изменил позы, лишь перестал жевать и надменно-вопросительно посмотрел на вошедшего.
— Ты что двери не запираешь? — заботливо спросил полковник. — Так и пистолет могут украсть.
— У меня не украдут. Я вас слушаю.
— Ты не понял, — надавил Ждан, вынимая из кармана удостоверение убитого им сержанта. Не раскрывая документ, он показал Полозову его лицевую сторону. — Это я тебя слушаю. Подполковник Стольников, уголовный розыск.
Ждан вдруг подумал, почему не назвался полковником. Ведь он — полковник. И тут ему пришла в голову мысль: он впервые в жизни постеснялся объявить себя полковником в тридцать пять лет. Потому что это действительно свинство — быть полковником в тридцать пять лет. В том мире, где жил его отец, это воспринималось в порядке вещей, но за пределами влияния отца — здесь, к примеру, в пятьдесят девятом, — быть полковником в столь раннем возрасте странно. Мысль об этом доставила Ждану ощущение дискомфорта. Он почему-то почувствовал себя униженно, малозначаще.