Морис глубоко вздохнул и, опираясь на подлокотники, спрятал трубку в сложенных ладонях.
— Уэйт из тех, кто любит все контролировать или по крайней мере думать, что контролирует.
— Что между вами произошло, Морис?
— Словом, он взялся наставлять меня в некоторых деликатных аспектах моей работы. Со стороны это может показаться пустяком. Но в его нравоучениях обнаружилась глубокая предубежденность. Уэйт стал мне указывать, каких людей клиники будут брать, а каких нет. Пытался навязать нам условия, по которым мы были обязаны принимать пациентов либо отказывать им, исходя из их истории болезни. Но обращались к нам прежде всего люди, и потому, как врач, я не имел права никому отказывать, будь то уголовник или пьяница. Тем же, кто пренебрегал своим здоровьем, мы давали настоятельные рекомендации.
Мейси погрузилась в раздумья, а Морис продолжил основательно излагать свою историю:
— Уэйт стал регулярно наведываться в лечебницы, как в собственные магазины, без предупреждения. Я всегда предоставлял благотворителям полную свободу. В конце концов, созерцание труда на благо бедняков привлекало новые пожертвования. Приходили не многие, но Уэйт был из тех, кто хотел видеть свои деньги в работе. И вот однажды — я в тот момент отсутствовал — один из моих сотрудников расспрашивал девушку. Совсем еще девчонку, но уже в положении, хотя срок был небольшой. — Морис смахнул с рукава пепел. — Я лично проинструктировал весь персонал о том, что наша задача сохранить здоровье матери и ее нерожденное дитя. Любую девушку в таком состоянии мы бы оставили у себя либо передали туда, где бы о ней позаботились. Мы никогда не принуждали отказываться от ребенка. — Бланш покачал головой. — Лечебница не такое уж крупное учреждение: обычно всего две-три комнаты и небольшая кладовая. Хотя мы всячески стараемся сохранить конфиденциальность, Уэйт услышал обрывки разговора и бесцеремонно высказал свое мнение медсестре и самой девушке, которая и без того была эмоционально неустойчива. Девушка убежала. Как только мне доложили, я недвусмысленно дал понять Уэйту, что в его деньгах мы больше не нуждаемся.
«Должно быть, в то время отношения у них были натянутые», — подумала Мейси.
— А что случилось с той девушкой?
Морис вздохнул.
— Когда ее разыскали, она уже прибегла к незаконным средствам. Ее срочно доставили в лечебницу, но было поздно. Я сделал все возможное для ее спасения, но она скончалась, сжимая мою руку.
Мейси ахнула.
Морис встал и постучал трубкой о каминные кирпичи, выбивая остатки табака в очаг.
— Даже отсюда, из Челстоуна, я все еще пристально слежу за работой моих лечебниц. И тем больше у меня причин заботиться о том, чтобы здоровье женщин и детей берегли и охраняли люди квалифицированные. Я также распорядился, чтобы ни одного благотворителя не пускали без моего особого распоряжения. На то оно и пожертвование, чтобы не требовать ничего взамен. Явившись в мою клинику, Уэйт взялся всеми командовать, не избавившись от своих закоренелых предрассудков, и, по-моему, погубил невинное дитя. Нет, двоих. На все его последующие просьбы принять финансирование я отвечал отказом. Он тяжелый человек, Мейси.