«Но, с другой стороны, ежели святые жили прежде, они и теперь живут. Мы можем их знать, знакомство с ними водить, говорить с ними в полном неведении находясь, не видя их нимбов. Хотя нимб может быть и условность, изобразительный символ. Или своего рода зримый невооруженным глазом „кирлиан-эффект“…»
Сперва вспомнился Урусову эпизод о чудесном обращении матроса-чекиста Силаева, ставшего командиром антибольшевистского летучего отряда; потом воспоминания адвоката Кони; затем то, что письма просящих о. Иоанна о помощи доставлялись в Кронштадт бельевыми корзинами; вспомнился рассказ о необычности служб и проповедей, как кричал о. Иоанн почти истерически: «Аще брат твой спросит хлеба, и дашь ему камень… камень дашь ему… камень! И спросит рыбы, и дашь ему змею… змею дашь ему, змею! Дашь ему камень и змею…» Вспомнил он и молитву о. Иоанна, которую постоянно то вспоминал, то забывал: «Имя Тебе Любовь; не отвергни меня, заблуждающегося. Имя Тебе Сила: укрепи меня, изнемогающего и падающего».
Сам того не замечая, говорил он вслух:
— Имя Тебе Свет: просвети темную душу мою. И услышал за спиной:
— Уж не ослышался ли я? Вы молитесь? Однако слова молитвы неточны. «Имя Тебе Свет: просвети душу мою, омраченную житейскими страстями».
Перед Урусовым стоял небольшого роста немолодой сухощавый священник с седеющей русой бородою, глядел неотступно прозрачными светлыми глазами.
— Простите, батюшка, я часто эту молитву читаю по-своему, неточно. Священник пошел к воде, Урусов за ним.
— Ничего, ничего. Проси от души, и Бог даст. Прости, Господь с тобою, спешу, не могу с тобой поговорить, да тебе пока не так и надо, а меня ждут.
Священник ступил в воду.
— Постойте! Куда вы? Кто вы? Как вас зовут? Вы не из зеленогорской церкви?
— Я протоиерей Иоанн Ильич Сергиев, — отвечал священник, порывисто и легко уходя от берега по воде.
— Святой Иоанн Кронштадтский! Стойте! Куда вы? Куда вы… идете?
— В Андреевский собор, — отвечал удаляющийся по водам.
Урусов стоял в воде, его окликнула проходящая по пляжу Ляля Потоцкая:
— Что с вами, Урусов? Вы бы хоть брюки закатали, они же светлые, водоросли потом не отстираются. Небось с Савельевым чи то с Нечипоренко горилки напились?
— Я сейчас видел Иоанна Кронштадтского, — сказал ей Урусов, выходя на берег.
— Сели на колеса? — Ляля морщила носик, закидывала голову, щурилась сквозь лиловые очки. — Спиртным от вас не пахнет.
— Я видел его, как вас. Он ушел по водам в Кронштадт.
Ляля взяла Урусова за руку и повела, как ребенка, от залива в гору.
— К концу съемок вы все рехнетесь и сопьетесь, — сказала она с сожалением. — Ну что за мужики на Руси. Слезы одне.