— Я и сам испугался. Кошмары — они такие… пугают.
Аспирин заурчал совсем уж громко. Он тяжелый. Вроде и махонький — ладонью накроешь — но тяжеленный, как булыжник. А вроде легким был. Когда потяжелел? Стал неудобный. Стряхнуть бы. А лучше взять за шкирку и о стену.
Или за голову схватить. Голова крохотная, кости тонкие, сожми покрепче и треснут.
Подумал и испугался. Мыслишки-то из пещеры родом, чужие, наведенные.
— Не бойся, — Вершинин пошевелил пальцами. — Я ж понимаю… осознаю. А это — никакой не паралич. Обыкновенный сонный ступор. Со всеми случается. Отпустит. Если говорить могу, точно отпустит.
Рассмеяться не получилось. Зато вышло коснуться яркой рыжей шерсти, провести по хребту — тонюсенький, двумя пальцами переломать можно, только ухватить для начала поудобней — и сесть.
Котенка Вершинин поймал на ладонь, и когтистые лапы тотчас вцепились в палец.
— Ну что, спаситель? Есть хочешь?
Аспирин грыз руку, дергал хвостом и притворялся, будто он — самый обыкновенный дворовый кот. Но от шерсти его пахло пещерной сыростью, туманной тленью. Правда запах сгорал, сменяясь обыкновенным — кисловато-молочным.
На кухне — ноги плохо слушались, да и руки еле-еле сгибались — Вершинин вывалил в кошачью плошку фарш, смешанный с яйцом, а себе сделал кофе. И подумал, что с кофе надо бы завязывать.
Потом подумал, что ступор, с ним случившийся, — плохой признак. Сердечко шалит? Или в голове истончился сосуд, грозит лопнуть, пугает призрачным параличом, способным перейти в настоящий? Ну не на Варга же в самом-то деле случившееся списывать?
Кошмары — всем ведь снятся.
Но не такие. Цвет. Запах. Плотность камня. Судорога, вцепившаяся в глотку. Вода в горле и костяные сталактиты, что вот-вот сорвутся с потолка, пробьют смешного упрямого человечка насквозь.
Аспирин вцепился в ногу. А зубы у него острые.
Но Вершинин не обиделся — наклонился и погладил котенка.
Может, действительно не следовало Варгу перечить? Он правду говорил… мальчишку убить проще, чем котенка. И никто не узнает. А кошмары закончатся. И жизнь, которая сама на кошмар похожа, тоже. Начнется другая, успешная и…
Нет. Нельзя так.
— Не по-человечески, — сказал Вершинин. Аспирин мяукнул. Наверное, одобрил решение.
На часах было четверть шестого. Спать не хотелось.
На другом конце города другой человек ворочался в постели. Ему тоже снились сны, но отнюдь не кошмары. Он был гончей породы бладхаунд, с мосластыми лапами, шкурой, стекавшей по острым костям, и чутким носом.
След норовил уползти, страшась этого носа, вывязывал заячьи петли, то и дело нырял в камень, но всегда выползал на поверхность. И текучая вода не смыла с него меркаптановую вонь.