А вот на запад отходила всего одна, но зато она вела в самый что ни на есть лабиринт, и Ирина отправилась было ее искать, ориентируясь по карте, но вскоре эту затею бросила. Если уж в Сеславской и в Немке карта отнюдь не дословно повторяла линию берегов, то здесь, где берегов вообще не существовало, о карте можно было забыть. Она так и сделала, ориентируясь больше по солнцу, по общему направлению и по маячившим кое-где над высокими стенами камыша верхушками деревьев. И была вознаграждена, выйдя примерно минут через сорок скитаний по тростниковым лабиринтам в узкую протоку с прозрачной водой и сильным течением, и протока эта шла прямо на запад. Очень быстро у протоки появились берега, причем довольно крутые, поросшие поверху все тем же дубово-липово-березовым лесом. Ирина прошла километра полтора на запад, подгоняемая течением, любуясь живописными берегами и старательно запоминая мельчайшие подробности, — это часть протоки, как ни странно, довольно точно соответствовала изображенной на карте голубой ленточке. Что-то подсказывало Ирине, что она здесь не в последний раз. Протока называлась Гнилая, хотя почему она так называлась, Ирина понять не могла. Вода здесь из всех виденных ею до сей поры местных водоемов была самая чистая. Но, опять же, в этимологии лучше не вдаваться.
Лес постепенно стал меняться. Появились осокори и ветлы, подлесок стал гуще, берега — ниже. От протоки в разные стороны уходили небольшие ответвления, и все чаще и чаще, и за ними угадывались, да и на карте значились, довольно крупные внутренние озера: Щучье, Похмелкино, Силиверстово. В последнее Ирина и свернула, и здесь обрела свою мечту последних двух-трех часов, если даже не считать вчерашней тоски по волжской воде. Пляж — именно такой, какой должен быть — песчаная коса у входа в озеро, длиной метров, наверное, в сто. Пара больших ветел на песке, у самой воды. За спиной — лес, и краешек озера виден, если смотреть вдоль этого леса дальше на север. На противоположном берегу — тоже лес, густой, дремучий, непролазный. В такой попадешь, не выберешься: сплошной шиповник с диким терном и еще какой-то порослью, наполовину сухой, но удивительно плотно сплетенной и сплошь увешенной вдоль берега длинными пегими бородами засохших водорослей — остались с половодья.
Ирина вытянула лодку на берег, разделась — совсем, благо никого вокруг не было, да и быть не могло — и, разогретая, распаренная, вошла в показавшуюся поначалу ледяной воду. Она всегда любила купаться нагишом, любила ощущение полной свободы, не скованной никакими условностями жанра — да и тело чувствовало себя совершенно иначе, как во сне, в том самом, про полеты и про умение дышать под водой.