Трое сеславинских народных мстителей подкараулили Колю как-то раз, когда он поздно вечером возвращался домой в Подлесное после очередного долгого и нудного — а по-другому Коля не умел — разговора с Ольгой. То есть на грунтовой дороге, по которой можно было добраться до проходившей в пяти километрах трассы. И побили. Побили, по деревенским меркам, не сильно — так, поучили. Но следы побоев у Коли на лице остались, и довольно явственные, и на следующий же день Коля предъявил их, эти самые следы, в Марксовском райотделе милиции, и по факту хулиганских действий, выразившихся в нанесении легких телесных повреждений, а также материального ущерба на сумму в полторы тысячи рублей (Коля включил сюда разбитые очки, безбожно завысив их стоимость, и порванный учительский костюм в мелкую клетку, довольно старенький, но вполне приличный) был составлен протокол. До суда дело не дошло, поскольку молодые люди, а также их родители очень постарались уладить дело миром. Коля покочевряжился (можете себе представить), получил отступного на всю сумму иска, не считая мелких, но довольно многочисленных знаков внимания, и заявление забрал. И с тех пор обрел в Сеславине полную свободу рук, поскольку запуганные перспективой суда родители молодых людей сами были с ним теперь отменно вежливы и сыновей понуждали к тому же.
В Сеславине уже смирились было с мыслью, что Коля теперь — почти что свой. Плохонькое, как говорится, но свое. И очень удивились, когда буквально через несколько дней, вместо того, чтобы воспользоваться, наконец, плодами победы над закосневшими в предрассудках аборигенами и с присущим ему упорством пропилить-таки упрямую вдову, Коля вовсе перестал наведываться в Сеславино и с тех пор носа туда не казал. Для всех местных жителей это было и оставалось до сих пор неразрешимой загадкой — чем, интересно, Ольга Семенова могла отпугнуть зануду Мордовченко, которому, по общему сложившемуся мнению, легче уступить, чем объяснить, почему тебе не хочется этого делать.
А вышло все так. Коля уже торжествовал победу. Приехав в очередной раз в Сеславино на попутном молоковозе — сеславинские, смирившись с его присутствием, стали его даже подвозить, — он заявился под вечер к Ольге Нестеровне, одетый в опять же не новый, но вполне приличный по деревенским меркам костюм, с букетиком нарванных по дороге полевых цветов и даже с шоколадкой, что для Коли было мотовством просто запредельным.
Ольга Нестеровна пустила его на сей раз в дом. Коля торжествовал. Курочка — она, как известно, по зернышку клюет. Вчера на порог, сегодня в дом, не завтра, так послезавтра и до спальни дело дойдет. И тем отраднее была эта маленькая победа, что не далее как вчера он рискнул пойти ва-банк и, чувствуя за собой право победителя, предложить, как он выразился, «новый формат» их будущей совместной жизни. Коля переедет в Сеславино. Поможет подправить дом. Казенную квартиру в Подлесном вернет администрации и станет получать положенные ему квартирные. Сумма, конечно, небольшая, но ведь не помешает, верно? Единственное, чем придется поступиться Ольге Нестеровне — это сыном. Потому что Коля просто физически не может себя представить под одной крышей с этим придурком. Он, кажется, именно так и сказал — придурком. А что, разве это не так? Он, конечно, мог принять в расчет материнские чувства и тому подобную патетику. Но разве сама Ольга Нестеровна не страдала от того, что ребенок у нее, ну, скажем так, не совсем нормальный. А для не совсем нормальных детей существуют специализированные заведения. Где их и учат, и лечат — тех, кто поддаются лечению и обучению. И мальчику самому там будет лучше. Там будет профессиональная помощь. А Ольга Нестеровна снимет с себя тяжкий груз. И к тому же — она ведь еще молодая женщина. У нее могут быть другие дети, нормальные. К чему ставить на собственной жизни крест, если один раз не повезло? Правильно, совершенно это ни к чему. И он, Коля, может ей в строительстве этой новой жизни, светлой и прекрасной, помочь.