А ты там, за окном, помнишь ли ты меня еще? Думаешь ли обо мне в эту минуту? Или обозлилась? Или смогла забыть? Удалось ли тебе сделать то, чего я, похоже, не осилил? Эти тонкие брови домиком, эти гладкие румяные щеки, помнят ли они еще мои поцелуи? Да ведь прошло совсем мало времени! Всего лишь мгновение по сравнению с вечностью. И я знаю, точно знаю, ты не успела остыть от меня.
Быть может, я жестокий путник — со стороны кажущийся жестоким, но на самом деле одинокий странник, не ищущий тепла надолго, не ищущий пристанища, — я надрезал ствол у основания березы и пососал соку. Но я шел своей дорогой, и мне надо было немножко попить. А теперь моя тропа лежит дальше, мимо тебя, а ты должна остаться на месте. И не таить разъедающих червей. Ибо всякая рана поздно или рано зарастает, покрывается новой, свежей коркой. А рана, которую я… Да что там рана! Просто укол! Он не оставляет шрама, только маленькую точку, и она быстро растворяется. Но, черт возьми, как я хочу узнать, не зачахла ли ты, хоть одним глазком взглянуть, чтобы убедиться. Да в чем, собственно, убедиться? А, неважно! Это выше моих сил. Как будто магнит тянет меня туда, наверх. И только притяжение Земли еще способно удерживать меня здесь, на грязном асфальте.
Костя с трудом оторвал ноги и ступил на дорогу. Сигнал клаксона оглушил его, он вздрогнул и отскочил, отбежал и уже оказался на другой стороне. Какая‑то закусочная на первом этаже высотного дома навеяла мысли о рюмке водки. Он двинулся туда.
В пропахшей жареным мясом полумрачной комнате, поскольку размерами закусочная смахивала на комнату, было шесть пластиковых столов с железными диванчиками, оборудованными кожаными седушками. Все столики пустовали, только за одним сидела молодая парочка и ворковала, точно два голубка. Коренастый парень в кожанке, с аккуратным «кантиком» на затылке, держал хрупкую девушку в сиреневой кофточке за талию и что‑то тихо и быстро вещал ей на ухо. А она тонко хихикала в ответ, приговаривая шепотом какие‑то неразличимые слова.
Костя сел подальше, заказал у дебелой блондинистой официантки сто грамм водки и фруктовый десерт. Официантка обернулась неожиданно быстро, как будто десерты и водка только и дожидаются таких, как он.
Костя выпил одним махом, сковырнул ложкой сливочно–яблочную мякоть, поднес ко рту и медленно разжевал. По телу разносилось приятное тепло. Червь, поселившийся под солнечным сплетением, когда Костя стоял под манящим окном, — этот червь рассосался, перестал точить.
Муконин не стал доедать десерт. Отсчитал боны, положил на стол и припечатал рюмкой. Затем быстро поднялся и вышел из забегаловки.