Не замечая более никакого признака жизни в теле м-ра Вальдемара, – смерть была слишком очевидна, – мы хотели уйти, оставя покойника под присмотром фельдшера, но вдруг язык мертвеца быстро зашевелился. Это продолжалось с минуту, после чего из растянутого и неподвижного рта послышался голос, описывать который было бы только безумием с моей стороны. Я могу, конечно, сказать, что он звучал хрипло, глухо, отрывисто, но это не даст понятия о нем в том целом, для которого нет выражений, по той простой причине, что человеческий слух не поражался никогда подобными звуками. Две подробности могут, однако, характеризовать его отчасти, определяя его нечеловеческое свойство. Во-первых, этот голос слышался как будто издалека, из какой-нибудь подземной пещеры; во-вторых, он производил на меня то впечатление… – боюсь, что покажусь непонятным!… – то впечатление, которое мы испытываем, прикасаясь к чему-нибудь слизистому и липкому… Но слова выговаривались отчетливо, даже с резкой отчетливостью. Отвечая, очевидно, на предложенный мною последний вопрос, м-р Вальдемар произнес:
– Да… нет… я спал прежде… а теперь… теперь… я мертв.
Никто из нас даже не попытался скрыть своего ужаса при этих словах, произнесенных таким голосом. Впечатление было потрясающее. Студент-медик упал в обморок, фельдшер и сиделка убежали и не соглашались вернуться; что касается моих собственных ощущений, то я и не берусь передать их читателям. Мы провозились с час, стараясь привести в чувство м-ра Л., и лишь когда он опомнился, обратились снова к м-ру Вальдемару.
Он был все в том же положении; на зеркале, подносимом к его рту, не оставалось никаких следов, обнаруживающих дыхание. Попытка пустить ему кровь из руки оказалась безуспешной. Вместе с тем, эта рука не повиновалась более моей, как я ни старался заставить ее следовать за моими движениями. Единственным доказательством продолжения месмерического влияния на пациента, было дрожание его языка при каждом моем вопросе. М-р Вальдемар как бы старался отвечать мне, но у него не хватало на то силы воли… К вопросам, обращаемым к нему другими лицами, он оставался совершенно нечувствительным, несмотря на то, что я приводил каждого члена нашего общества в магнетическое сообщение с ним.
Полагаю, что я уяснил теперь достаточно, в каком состоянии находился м-р Вальдемар. Мы позаботились найти людей для присмотра за ним и ушли все: оба доктора, студент и я, в десять часов утра. Но среди дня, мы воротились опять, чтобы освидетельствовать нашего пациента. Положение его нисколько не изменилось, и мы стали рассуждать о целесообразности и возможности его разбудить, но сошлись без труда на том мнении, что это будет бесполезно. Было очевидно, что процесс смерти (или того, что называется обыкновенно этим словом) был остановлен влиянием магнетизма, вследствие чего, разбудив м-ра Вальдемара, мы только привели бы тело его к разложению.