У импровизированного прилавка Лютый обнял Даньку за плечи и почти ласково сказал:
— Неужто ты думаешь, щусенок, что у Сидора Лютого душа не болит за каждого сироту-сиротинушку?.. Болит, — кивнул он сам себе. — Только время нынче такое, не обойтись нам без сирот.
Данька оглянулся вокруг. Бежать некуда, со всех сторон бурнаши, попался глупо… Он коротко посмотрел на Сидора, но так, что Лютый убрал руку с его плеча.
— Ну а ты знаешь, скольких моих дружков отец твой порубал? Не знаешь? То я знаю! — бандит ударил себя в грудь, где сердце. — Я бы его и мертвого в петлю сунул. Ух и гад же был твой отец, щусенок!.. — Лютый взял чарку с квасом и протянул хлопцу. — На, пей!
Светлые Данькины глаза сделались черными и презрительным, как пощечина, ударом он выплеснул квас в лицо Сидору. Бурнаши замерли…
* * *
Никто из очевидцев не мог счесть ударов, которые сыпались на спину подростка. Усердно работая плеткой, Лютый сам взмок и выглядел так, словно его облили квасом с ног до головы. Сидор уже сбросил черкеску, расстегнул ворот шелковой рубахи, а все не мог добиться от хлопца мольбы о пощаде. Данька лежал на скамье, сжав зубы, не позволяя себе даже стона. Только худое тело со связанными над головой руками вздрагивает в такт ударам. Когда он терял сознание, стоящий рядом бурнаш плескал на него колодезной холодной водой.
Бандиты на экзекуцию глядели равнодушно, как на привычное дело, не важно, что это мальчишка. Бабы охали и отворачивали лица детей, многие разбежались по хатам и с опаской выглядывали из окон. С болью и сочувствием наблюдали за избиением со своей кибитки Касторский и Жазиль. Буба был бы рад вмешаться, но знал, что Даниилу это не поможет. Лютый и есть — лютый, бродячие артисты о нем наслышаны даже больше, чем о Бурнаше.
У Сидора нервно задергался ус, он бросил плетку.
— Ой ты, бедный хлопчик… — первой к Даньке подошла тетка Дарья и накрыла исполосованную спину своим платком.
Лютый зло поглядел на нее, молча развернулся и ушел к себе в штаб.
* * *
С наступлением сумерек тренировка прекратилась. Только Валерка все еще бросал в дерево нож. На прибрежном пне сидел Яшка и, отдыхая, тренькал на гитаре.
— Долго что-то Данька не едет, — заметил Валерка.
— Ты за него не беспокойся, — сказал цыган.
Услышав призывное ржание, Яшка отложил гитару и подошел к своей лошади. Снял с ветки уздечку и в поводу повел лошадь к воде. Берег блестел закатным серебром, вода рябила, камыши шумели… Идиллическая картинка, как сказал бы Валерка, если бы не был так занят метанием ножа. Лошадь пила, пофыркивая от удовольствия, Яшка тоже набрал воду в горсть.