Закон революционной совести
В морозный декабрьский день Вася опять пришел в ПК, когда заседание было в разгаре. Обсуждали положение в Рождественском районе — не было порядка в тамошней организации. Ребята горячились, спорили, а тут вошел Вася. Его уже не видели довольно давно, соскучились.
— Гляди: Алексеев! Чего это пропадал столько времени?
— Вася, а правду говорят, что ты стал мировым судьей?
— Не мировым, а народно-революционным. Ты понимаешь тут разница какая?
Опять председатель пробовал восстановить порядок. Потом махнул рукой и объявил перерыв. Все обступили Васю.
— …Буржуй этот говорит: «Не имеете вы права судить меня, что я три мешка крупчатки храню. Может, у меня крупчатка заветная, на пироги к именинам обожаемой супруги? Такого закона ни в одном цивилизованном государстве не существует, чтобы судить за хранение муки». Прямо наседает на нас, мол, назовите такой закон.
— А ты что?
— Что я? Я говорю: «Мы старых ваших законов не признаем, отменили. Не для того брали власть, чтобы по буржуйским законам жить. Теперь у нас закон один — революционная совесть. Вот по революционной совести я и конфискую муку, а тебе штраф вкачу пятьсот рублей».
— Заплатил?
— А как же. Приговор: именем революции. Попробуй он нарушить…
Ребята слушали, как завороженные. Их Вася — судья, вот уж чего они не ожидали!
— Я и сам не думал, хоть и читал юридические книги. А тут судьи попрятали свои золотые цепи, перестали судить, — саботаж. Комендатура задерживает всякие элементы — пьяниц, хулиганов, спекулянтов. Они революции в спину всаживают нож. Кто же их будеть судить? Вот в районном комитете и решили послать в суды свой народ, рабочий. Я говорю — раз надо, посылайте меня. Буду судить, раз надо. Так и стал председателем суда. Называется: народно-революционный суд Петергофского района.
Рассказывать равнодушно, бесстрастно о том, что его увлекало, Вася не мог. А работа в суде его захватила, хотя совсем немного дней прошло с тех пор, как они, два десятка путиловцев, анчарцев, рабочих верфи, пришли с мандатами Совета на Ушаковскую улицу в камеры мирового суда.
В большой комнате суда было немноголюдно. Три человека стояли у печки, а четвертый сидел в кресле с кислым лицом, вытянув моги к огню. Никто не повернулся к вошедшим.