Два раза в день Хейвен готовила матери еду, а потом сидела рядом, пока та тупо взирала на овсянку или яичницу. Через какое-то время Мэй стала брать в руку вилку. Чуть позже начала разговаривать. Но настоящая Мэй — та, которая раньше смеялась, танцевала и напевала, возясь на кухне, — та Мэй так и не вернулась. Теперешняя Мэй соглашалась принимать помощь от богатой матери, она даже согласилась с тем, чтобы Имоджин стала опекуншей Хейвен. Без мужа, без обязанностей по дому, не имея работы и никаких дел, Мэй Мур превратилась в привидение, обреченное бродить по дому, из которого она когда-то сбежала, сойдясь с Эрнестом Муром.
Став практически сиротой, Хейвен привязалась к единственному человеку, которому, как ей казалось, теперь можно доверять, — к доктору Тидмору. И хотя теперь это уже не было обязательно, Хейвен продолжала заходить к пастору после школы. Часто она показывала ему новые рисунки, и он их покорно просматривал, а потом объявлял, что Хейвен ждут великие дела. Порой он спрашивал, не бывает ли у нее видений, а она всякий раз уверяла его, что видения у нее совсем прекратились. Они часто говорили о мире за пределами Сноуп-Сити. Доктор Тидмор родился и вырос чуть севернее Нью-Йорка и с удовольствием вспоминал о днях учебы в колледже в этом городе. Хейвен с удивлением ловила себя на том, что время от времени пастор путал названия улиц в районе Гринвич-Виллидж или станций метро, но она вела себя рассудительно и никогда его не поправляла.
Всякий раз, покидая кабинет доктора Тидмора, Хейвен уходила с таким чувством, что за горами ее ждет новая жизнь. Как-то раз пастор подарил ей открытку — вид острова Манхэттен с большой высоты. Наверное, снимали с борта самолета. Остров был похож на удивительный лес из стали и бетона. Открытку Хейвен приколола кнопками к стене в своей спальне и вечером, перед сном, всегда ее разглядывала. Она водила взглядом по домам и улицам, и ее уверенность в будущем с каждым днем укреплялась. За одним из множества окон — или внутри одной из машин — находился кто-то или что-то, что она должна была найти. Иногда потребность приступить к поискам была так сильна, что Хейвен с трудом себя сдерживала. Тогда она молилась о том, чтобы это — что бы или кто бы это ни был — все еще ждало ее к тому времени, когда она сможет покинуть Сноуп-Сити. В десять лет Хейвен начала считать дни. Вот исполнится ей восемнадцать — и она наконец узнает, что ждет ее посреди всех этих небоскребов.
Даже при том, что Хейвен подружилась с городским пастором, все равно восемь лет ее учебы в школе были бы одинокими, если бы однажды Бью Декер не появился в школьной столовой с розовой коробкой для ланча. В то время Бью Декер был одним из самых популярных мальчиков в школе. Он был настолько хорош собой, что даже те девчонки, которые были старше его, краснели и сдавленно хихикали, если он смотрел в их сторону. Все знали, что у его семьи — не лучшие времена. Одежду он носил не модную — заплатанные и перешитые штаны и рубашки, доставшиеся по наследству от двоюродных братьев. Но розовая коробка для ланча, на которой была изображена Барби верхом на сверкающем единороге — такая коробка была настоящим сокровищем. Некоторые девочки просто глаз не могли оторвать от этой коробки, когда Бью гордо открыл ее и вытащил сэндвич. Остальные ребята догадывались, что что-то не так. Правда, что именно — не понимали. Но кое-кто начал отпускать шуточки. Хейвен расслышала слово «педик». Кого-то толкнули. А в следующее мгновение началась куча-мала невероятных размеров.