— Переселение будет не потому, что мне так хочется! А потому, что по Кедровке пойдут сбросовые воды. И начинать это дело будем с осени, — Вахрамеев настороженно прищурился, ожидая, что сейчас Егорка примется выкладывать, с чем явился, начнёт уламывать от "имени обчества", а то и в торги ударится.
Однако Савушкин спокойно обчистил-общипал бороду от зелёных травяных ворсинок и сказал:
— Не кричи — ишь ты командир зычный какой выискался! Я это и без тебя понимаю; на гнилом месте стоит Падь. Лично на переселение согласен, А вот они, — Егорка ткнул пятернёй куда-то за спину, в сторону села. — Вот они, холщовые драмодеры, рухлядь чуланная, этого понять не желают. Я про наших стариков говорю. Они теперь, значица, чего умудрили? Жалобу на тебя писать самому вождю и учителю товарищу Сталину. Потому как ты есть злостный нарушитель советской Конституции и уничтожитель права свободного народа. Эй, Леонтий, скажи ему как было, а то он мне, кажись, не очень-то доверяет. Фома-неверующий.
Егорка скатал сразу несколько листьев и рассерженно сунул в бороду, в разинутый рот.
— Сыкажу, сыкажу! — китаец торопливо упрятал за пазуху пузырёк с нюхательным табаком, лёгкой рысцой перебежал дорогу, заглянул Вахрамееву в лицо. — Шибко шанго Егорька говорила, шибко правильно. Твоя, Колика, шибко плохо будет. Скоро. Ай-ай-ай!
Китаец сложил ладони, горестно склонил голову, отчего косичка его торчаще вскинулась вверх, к небу.
— Ладно причитать, ходя! Говори толком.
— Линь-Тяо не перечитай, Линь-Тяо всё знай. Твоя худо, моя шибко худо. Люди Савватей письмо пишут, охота ходи нету. Шкурки не сдавай — моя деньги нету, моя совсем помирай.
— Чего-чего? — не понял Вахрамеев.
— А того, что сображать надо. Человек же всё понятно говорит, — Егорка шлёпнул по крутой шее, прибив комара. — Старики наши так порешили: послать жалобу, на охоту не ходить, пушнину не сдавать — покуда приказ на переселение не отменят. Забастовка, значица, понял?
— А жить на что будут?
— То уж не твоя забота, — усмехнулся Егорка. — Небось у наших хряков сусеки-то крепкие, без запасов не живут. А вот ты чего запоёшь, интересно знать? Шум-то поднимется большой, да гляди, и тяпнут тебя по башке, дескать, пошто забижаешь народ?
— Ай, ай! Шибко шанго человек! Шибко жалко переседатель Колька. Линь-Тяо жалко. Ай-ай!
— Да замолчь ты, не кудахтай! — рассердился Вахрамеев.
У него даже под лопаткой заныло, закололо: надо же, какую хитрую пакость задумали преподнести ему благообразные старцы! И ведь момент выбрали — когда идёт всенародное обсуждение проекта Конституции. Тут дело пахнет большой политикой… Верно рассуждает Егорка: шуму не оберёшься. А может, всё-таки оба они специально подосланы тёткой Степанидой припугнуть его? Чтобы подумал, поразмышлял да сговорчивее сделался. Впрочем, у них есть и веские личные мотивы для того, чтобы сообщить ему всё это. Китаец, например, всерьёз боится потерять работу, остаться без солидного, надо полагать, "навара", который он ежедневно наскабливает со своих посреднических махинаций.