– Ну.
– Ты ошибаешься. Мы с ним просто соседи.
– Да ты че?
– Ты что, не знал?
– Откуда?
– Да он, наверное, дома. Не знаю!
– Слышь, Покровская, как ты похожа на эту… – большим пальцем Захар указал за спину, где на сцене верховодила залом вокалистка группы, – просто один в один. Давай мы ее столкнем, а ты к микрофону встанешь.
– Давай! – я засмеялась. – Иди, сталкивай, а я посмотрю.
– Подожди. Спорим, ни один человек не догадается о подмене?
– А петь я что буду?
– А че ты пела там, на железке?
– Тогда нам вдвоем петь придется… Что-то там такое про две зимы и четыре весны…
Мы расхохотались.
Захар забросил мои руки себе на плечи, и мы потанцевали под спокойную, про любовь, песенку. В ней говорилось о том, что девушка ищет любовь, чтобы согреться зимой, но главное, чтобы согреть того, кого любит.
Ох, я так обрадовалась Захарычу, просто непередаваемо. Он был сейчас в футболке, тоже в синей, знает, что ему идет этот цвет. Его привел сюда приятель из спортивного клуба, Данила Коноплев, Данила подсказал, что на Alai Oli нужно сходить, что группа классно поет и всякое такое. Захар сообщил, что музыканты в первый раз в нашем городе, а девчонки, стоя практически под ногами певицы у сцены, подпевали, значит, знали слова ее песен… значит, группа была уже вполне раскрученной. Наверное, ей Интернет помог раскрутиться. Вот чего я сижу дома с этим Левой и Цоем? Отстаю от жизни, ходить надо во все места, включая злачные.
Захар по-прежнему непередаваемо хорош, ресницы, конечно, укоротились со времен детского сада, потому что лицо выросло, но они по-прежнему пушились и затеняли глаза. Спорт расширил его плечи, а лицо было до сих пор нежное, и только по краям верхней губы стали пробиваться черные усики. Говорят, девчонки любят парней мужественных, а этот… с нежным лицом… Что я нашла в нем, что?.. Ругаю себя, а что толку, понимаете, да?
Захар слинял так же внезапно, как и появился вместе со своим Данилой. Мог бы попрощаться вообще-то… но, несмотря на то, что он не попрощался, в тот вечер я испытала настоящий кайф… я с ним танцевала. И не знаю, чего больше было в этом кайфе: самообмана, равновесия, счастья, спокойствия.
Нет, только не спокойствия. Я долго не могла заснуть в эту ночь.
На следующий день я снова оказалась в подъезде хрущевки. Еле дождалась, когда уроки закончились, а потом ждала, когда кончится его тренировка. И дома я все время взглядывала на часы. За полчаса до того времени, когда он был должен, по моему мнению, вернуться, помчалась в знакомый подъезд. Не могла я дома сидеть. Какое-то неведомое предчувствие гнало меня прочь.