Возвращаться — дурная примета.
Ахабьев убрал ключи, поднял воротник пальто и, прихрамывая, зашагал к калитке.
Там его поджидал Виталик.
* * *
«Давным-давно один философ сказал: „Чья мысль хоть раз переступала мост, ведущий к мистике, тот не возвращается оттуда без мыслей, не отмеченных стигматами“. Неглуп был старик Ницше, а? Хотя он вряд ли понимал, насколько прав он был…
Меня пугает не смерть. И даже не то, что ты, Олег, обречен стать охотником и в твою жизнь тоже войдет Зверь. Я уже смирился с тем, что нам не суждено просто жить, как живут все. Таков наш приговор, и обжалованию он не подлежит…
Отец мой написал однажды — мы живем для того, чтобы стоять между Зверем и человеком. Но жизнь не сводится к стоянию; жизнь — это движение, но куда? От человека к Зверю или наоборот?
Как кончится моя жизнь? Я застрелюсь, как мой прадед? Сгину в тайге, как дед? Погибну на охоте, как отец? Никто в роду Ахабьевых не умер своей смертью… Можно ли считать это везением? Не получилось ли так, что своей преждевременной смертью они все избежали участи куда более страшной?..
Мне сорок лет. И я боюсь себя. Каждый раз, возвращаясь с охоты, я спрашиваю себя: как глубоко я заглянул в бездну на этот раз? А потом жду, когда бездна заглянет в меня. Я все время жду.
И ненавижу Ницше…»
Из дневников Николая Владимировича Ахабьева, учителя биологии.
* * *
От неожиданности Ахабьев потерял дар речи. Надо было сказать что-нибудь, но «привет» прозвучал бы пошло, а «ты еще жив?» — подло, и потому Ахабьев молча отворил калитку, вышел на улицу и кивнул Виталику.
Тот ответил таким же кивком.
Ахабьев вынул сигарету изо рта, простужено прочистил горло и спросил с легкой хрипотцой:
— У тебя спичек не будет?
Виталик молча протянул ему коробок. Ахабьев прикурил и с наслаждением вдохнул ароматный дым, прижмурив от удовольствия глаза и прислушиваясь к потрескиванию сухого табака. Первая затяжка самая сладкая…
— Ты вернулся, — сказал Виталик бесцветным голосом.
Ахабьев выпустил из легких облако дыма и с неожиданной для себя горечью ответил:
— Да. Я всегда возвращаюсь.
— А теперь ты уедешь? — спросил Виталик и шмыгнул носом.
Только сейчас Ахабьев заметил, что лицо мальчика вымазано сажей, а его оранжевая курточка «на рыбьем меху» заляпана кровью.
— Да, — снова кивнул Ахабьев. — Поедешь со мной?
Виталик насупился и отрицательно помотал головой.
— Как хочешь, — пожал плечами Ахабьев и снова затянулся сигаретой. — Давай присядем на дорожку, — предложил он и указал рукой на скамейку возле забора.
Они сели. Ахабьев вытянул вперед правую ногу и откинулся на спинку лавочки, запрокинув голову и наблюдая, как небо снова заволакивают тучи. Виталик наоборот, наклонился вперед, согнув спину и зажав руки между колен.