Нужно было сделать снимки для «Пари матч», целых две страницы, я с собаками, я с лошадьми, эдакая country girl[51], сидящая на заборе на фоне типичного английского пейзажа.
«Знаешь, Михал, я так устала, будто только что вернулась из Кента. Смешно, там собаки — тут тоже была собака…» Партизан обернулся, и я тотчас поправилась: «Не была, а есть…» Михал рванул поводок, остановился, сердитый, бледный, и помчался чуть ли не бегом в обратную сторону, бежал задирая ноги, как журавль. Он всегда так ходит, когда злится, я помчалась за ним. «Михал, куда ты? Что с тобой?» Он молча прибавил шагу, а я все бежала следом, хотела взять его под руку, но он прижал локти к бокам, я никак не могла ухватиться, а тут еще Партизан оглядывался и рычал. «Остановись, скажи, что случилось». И сама я остановилась. Партизан, обернувшись, приплясывал на поводке, Михал тоже остановился, но не сразу.
У меня подгибались ноги.
Я прислонилась к каменному забору возле какого-то сада, он медленно возвращался, и я подумала, что он сейчас меня ударит, он подошел, молча встал рядом, держа на поводке пса, я боялась на него взглянуть, потом взглянула и увидела, что он вовсе не злой, а грустный, это еще хуже, не выношу, когда он грустный, и уже совсем не могла глядеть от слез, он сказал: «Кася, Кася, как ты могла сравнить наш день с тем днем, который должен был быть, ты что, правда, предпочла бы поехать в Кент?»
Мы вернулись домой, я приготовила ужин, сложила простыни, Партизану постелила на полу шерстяную шаль, в комнате стало чище, мы легли спать, Михал поцеловал мне руку, я ему, мы уснули.
В студии все обошлось без скандала, меня все чаще приглашают на телевидение, Питер мной дорожит, сказал только: «Знаешь, возьми на недельку отпуск, ты чересчур похудела. «Пари матч» подождет, но в «Харперс базар» непременно нужно послать твой снимок «большое декольте», а у тебя чересчур выпирают кости». Я обрадовалась, думала, мы поедем в Хов, август, жарко, дала телеграмму в гостиницу, Михал отказался, зачем нам в Хов, у нас здесь свой Хов. Мы никуда не поехали.
Михал обучал Партизана всяким фокусам, я смотрела, мы смеялись, пес был еще очень слабый, но старался изо всех сил, получалось очень смешно. Михалу было сейчас не больше двенадцати лет, а мне от силы шесть, если бы нас увидел кто-нибудь со стороны, быть бы нам в заведении для дебилов; Партизану на хвост я повязывала бант, он вертелся волчком, щелкал зубами, неизвестно было, кого он больше любит, меня или Михала. Мы все вместе ложились на ковер, засыпали. А потом я просыпалась, потому что Михал на меня смотрел. Мы глядели друг на друга, как на две большие карты, по которым можно водить пальцем, путешествовать глазами. Я сказала: «Нет, Михал, не надо, это напоминает лабораторию, анализы». Он удивился: «Лабораторию, анализы?» Нам обоим стало не по себе, мы накинули халаты.