— И что эти женщины придумывают? — возмущалась Кэтлин. — Какое отношение к действительности имеют эти сказки? Что касается нас, то мы самые обыкновенные.
Она прижалась к Михалу и смотрела вверх на его рот.
— Михал, скажи, ты обыкновенный?
— Ну, конечно, я самый обыкновенный негодяй. — Он поцеловал ее в нос. — А у тебя самый обыкновенный нос.
Но все же на этот раз даже вино их не развеселило, они сидели молча, вопросительно глядя на море. Впервые ни он, ни она не вспомнили про пластинку. Кэтлин раньше обычного собралась домой, Михал уткнулся в книжки.
Дети своего времени, они не способны были всерьез относиться к сказкам. И все же не меньше, чем когда-то Тристан и Изольда, боялись злых сил, таившихся в природе, в сердцах и в воображении людей. Я разделяла с ними не столько их скептицизм, сколько страх. Временами я почти была уверена в том, что мать Кэтлин обладает даром внушения и что она заколдовала симфонию Франка, сделав ее приворотным зельем для тех, кто прослушает ее.
Ну а я? За кого я должна была замолвить перед судьбой словечко? За могущественного супруга — «дядюшку» или же за юных возлюбленных?
Вскоре после этого Кэтлин приехала ко мне, когда Михала не было дома, он уехал в Ливерпуль на предварительную беседу с деканом Осборном, приятелем Брэдли, с тем самым Джонни с козлиной бородкой. Она была встревожена. Нижняя часть ее лица, нежная, словно у ребенка, всегда трогала меня. Вокруг ее рта всегда пробегали тени, отражавшие любое движение чувств, губы при этом оставались неподвижными. Теперь они дрожали.
Едва успев сесть на свое привычное место возле окна, она заговорила. Подбородок и щеки ее стали почти белыми и то и дело вздрагивали.
— Darling, я должна вам что-то сказать, — обратилась она ко мне. — Только, пожалуйста, не передавайте потом Михалу. Эта музыка… Я не знаю, что в ней такое… Вот как все вышло… Вы, наверное, знаете, что мама моя очень несчастлива с отцом и утешает себя всякими глупостями. Как-то, помню, — незадолго до того, как Михал приехал за мной в Лондон, на маму нашел ее очередной музыкальный психоз. Я как раз была в комнате. Она была очень встревожена, перед этим они весь день с отцом ссорились. Поставила пластинку с симфонией Франка, велела мне сесть, взяла за руку и, пока мы слушали, все время повторяла «Это любовь, дочка, это любовь, это пьют, как сладкую отраву». Я помнила ее слова и все-таки решилась послушать с Михалом эту музыку. Но ведь такие глупости не могут быть правдой! Скажите мне, что это неправда. Моя мама… И потом эти две шизофренички… Михал и я, мы просто счастливы, как все люди, без всякого колдовства. Музыка? Подумаешь, музыка! Уф! — Она дунула. — Мы можем ее и вовсе не слушать, и все равно ничего не изменится.