Я должен признаться, что Михал мне понравился. Не знаю, откуда это взялось, но в нем есть какая-то чистота. Его тело просто не может вызвать неприятных ассоциаций. Примерно то же можно сказать и о его душе. Михал лжет, крадет и обманывает — я сам много раз был тому свидетелем. Я знаю о том, что он убивал. Но все это не меняет его облика. Потому что происходит помимо него, потому что таков мир, в котором он должен жить, не неся ответственности за его законы.
Я был внимателен к нему, считался с его самолюбием. Я с ним нянчился, баловал. Все надеялся, что он меня оценит. Он воспользовался моей добротой и остался равнодушным. Он, кажется, позабыл даже о том, что именно я познакомил его с Кэтлин. Оба они ведут себя так, словно в один прекрасный день с помощью каких-то чудесных сил одновременно появились на свет и в этом реальном мире ничем и никому не обязаны.
Может быть, я и не согласился бы приютить их у себя, если бы мне не захотелось вдруг самому понаблюдать, как вот такая Кэтлин воспринимает такого вот Михала. Когда они, удрав из Труро, поселились в Пенсалосе, Ванда с переговорного пункта (там она чувствовала себя свободнее) рассказала мне о всех событиях, и все же я многого не понял.
Впрочем, то, что они приехали, мне, пожалуй, на руку. С годами я все меньше любил заниматься домом, а Филипп и Юзефина постарели, с ними не всегда удается договориться. Я велел им лишь убрать хлам с мансарды, которую я, боясь пожаров, давно никому не сдавал, теперь она предназначалась для Михала и Кэтлин. Поселив их у себя, я рассчитывал одновременно заполучить и кухарку и садовника-сторожа.
Кэтлин и Михал явились с такими лицами словно бы им достался в наследство миллион. Поднявшись наверх, они разразились восторженными воплями. И едва переступив порог мансарды, не обращая на меня никакого внимания, бросились друг к другу в объятия.
— Наконец-то у нас будет свой дом! Наконец-то нас оставят в покое!
Ни о чем не спрашивая, они тут же стали передвигать мебель и устраиваться по-своему. Тахту передвинули поближе к окну.
Кэтлин: Наконец-то мы сможем вместе встречать восход и закат солнца.
Михал: Наконец-то я отосплюсь как следует.
Все было «наконец-то». «Наконец-то ты будешь есть то, что я тебе сама приготовлю». «Наконец-то Эрнест не сможет больше мазать ваксой твои замшевые туфельки».
Они открыли чемоданы, и теперь на всех стульях и столах валялась их одежда. Над камином красовалась подвешенная за бант гитара. На пол посыпались книжки, в кофейник Кэтлин сунула два павлиньих пера и веточку мимозы. Михал, развалившись на тахте, настраивал аккордеон. Никаких объяснений, никакого интереса к предстоящим «обязанностям». Я вдруг почувствовал, что случайно попал на спектакль, на который не покупал билета, и вышел. Поздно вечером они сами постучали ко мне и, держась за руки, вежливо, словно хорошо воспитанные дети, спросили, что им завтра нужно делать.