От мысли, что он сможет жить гораздо дольше, чем пару часов, у него перехватило дыхание. Он даже потерял равновесие, и ему пришлось упереться одной рукой в грязный пол.
Ситуация резко изменилась, и, осознав это, он даже содрогнулся. Словно электрический ток пробежал под кожей. Веки дрогнули, мышцы напряглись. Он почувствовал себя легким как гелий, и быстрым как заяц.
Он не мог припомнить, когда у него были подобные ощущения. Как будто на земле уже не было такого места, куда бы не мог добраться его разум, и куда б не могли донести его ноги. Он был сильным. И свободным.
Ему казалось, что до сего момента он и не просыпался никогда по-настоящему. Голый, грязный, израненный, и уставший жить от мига к мигу. И тут он понял, что сдался уже давно. Он плыл по течению. Сбитый с толку. Инертный. Бесполезный. Его прежнее «я» было хрупким и иллюзорным, его старый мир — серым. В критические моменты он колебался, испытывал неуверенность в себе. Деморализованный, он зачах уже давно, и навсегда. Он понял это. Осознание пришло сразу и очень быстро. Вся его жизнь до сего момента была нелепой и абсурдной.
Но теперь он хотел жить.
Если он проживет еще несколько минут, каждый миг его жизни будет наполнен ликованием. Каждое произнесенное слово будет иметь значение. Каждый съеденный кусок и сделанный глоток будет даром. Его спасение и станет настоящей жизнью.
Он улыбнулся сам себе. Он не собирался сдаваться. Он снова вспомнил тех, кого любил, кого не хотел больше разочаровывать, тех, ради кого хотел жить. Память вернулась к нему, только сильнее и яснее, чем когда-либо. Перед ним возник образ его собаки. Маленькое доверчивое существо смотрело на него, моргая белоснежными ресницами, из прохода его мрачной крошечной кухни. Он улыбался и беззвучно плакал одновременно.
Он снова для себя что-то значил. Наблюдать за приближением собственного конца, испытывая постоянный страх, было для него невыносимо. У него были руки и ноги, которыми он мог двигать. Чувства, благодаря которым он переживал чудо своего существования, каждый его миг. Он тихо рассмеялся сквозь слезы.
Эта троица думала, что сможет отнять у него жизнь. Он вспомнил про ружье и кинжалы. Это же подростки. Дети. Наверное, их даже не посадят, в силу возраста. Сможет ли он причинить им вред, если дело дойдет до этого? Внезапный укол совести вызвал у него стон. Но для совести было не то время и не то место.
Он встал, подошел к окну комнаты, и посмотрел на перевернутый крест, поваленный на траву.
Это просто был мир, в котором одни превалировали над другими. Бескомпромиссная эра. Чужие настойчивые желания разъедали его и подавляли, так было всегда. По воле тех, кто мучил его всю жизнь, он пришел за расплатой сюда, в мир, созданный ущербными для ущербных, в великую эпоху патологии. Если он переживет это утро, он поклялся, что всю свою жизнь посвятит борьбе.