Ночью Карцев не спал. Было невыносимо душно. Люди лежали вповалку, многие разговаривали. Не верилось, что за окнами летняя ночь, спокойная прозрачная тишина. Он встал. Долго ходил по двору. Вышел на улицу. Дневальный у ворот попросил закурить. Близко придвинул молодое лицо и спросил:
— Не спишь?.. Встревожен?
— Душно! — ответил Карцев.
Им овладело неудержимое желание сейчас же повидать Мазурина. «Это ничего, что ночь. Мазурин поймет. Разбужу его».
Но Мазурина в роте не оказалось. Его койка была пуста.
8
Накануне выступления полка Максимов объезжал выстроенную четырехтысячную массу вооруженных людей и поздравлял солдат с отправкой на фронт для защиты веры, царя и отечества. Крестный ход из города приближался к полку, молящиеся еще издали кричали «ура», а подойдя к солдатам, начали совать им в руки папиросы, носовые платки, образки и разную снедь.
На фабрике было тихо. Стачка кончилась. Газеты сообщали, что германские социал-демократы голосовали за военные кредиты, что их примеру последовали французские социалисты, вождь которых, Жорес, был убит в день объявления мобилизации.
…Казаков прочитал письмо Вандервельде к русским социалистам, жирным шрифтом напечатанное в газетах:
— «…Для социалистов Западной Европы поражение прусского юнкерства есть вопрос жизни и смерти. Но в этой ужасной войне, разразившейся над Европой, вследствие противоречий буржуазного общества, свободные нации вынуждены рассчитывать на военную поддержку русского правительства. От российского революционного пролетариата в значительной степени будет зависеть, чтобы эта поддержка была более или менее решительной… Вы сами прежде всего должны решить, как вам поступить. Но я вас прошу, и наш бедный Жорес, если бы он еще жил, конечно, просил бы вас вместе со мной стать на общую точку зрения положения социалистической демократии в Европе. Мы считаем, что против подобной опасности настоятельно необходима коалиция всех живых сил Европы, и мы были бы счастливы узнать по этому поводу ваше мнение и более счастливы узнать, что оно сходится с нашим…»
Под письмом стояла подпись: «Эмиль Вандервельде — делегат бельгийской рабочей партии в Международном социалистическом бюро, а со дня объявления войны — министр».
Письмо произвело впечатление. Семен Иванович, ни на кого не глядя, жестоко теребил бородку. Балагин смотрел на Казакова с таким видом, точно не верил тому, что тот прочел. Мазурин тоже решал для себя тяжелую задачу.
— Не думаю я, — сказал Мазурин, — чтобы Жорес подписался под таким заявлением.
— Пожалуй, ты прав, — согласился Семен Иванович. — Вот когда добрый совет дорог. Придется, товарищи, самим разбираться. Тяжелое дело. Не шутка ведь, если такие, как Вандервельде, к войне зовут. Только я бы с ним поговорить хотел, по-простому, по-рабочему. Хорошо он про германских юнкеров говорит, а наших-то русских помещиков и фабрикантов куда девал? Забыл или не приметил? А нам они страшнее германских — мы их каждодневно на своей шее чувствуем. Что же про германских социал-демократов сказать, — он печально развел руками, — не знаю…