Оделись, вышли, строем двинулись к полковой канцелярии. Там уже собрались все назначенные к мишеням солдаты. Командовал подпрапорщик из восьмой роты. Отряд направился через город. Вдоль улиц тянулись глухие заборы, опутанные колючей проволокой. Шагавший возле Карцева рослый солдат с худощавым лицом и широким лбом внимательно посмотрел на него серыми спокойными глазами и дружелюбно улыбнулся. Дорога была плохая, сапоги вязли в грязи. За крепко слаженным забором басовито лаял пес, лязгал цепью, видимо, в бешенстве куда-то рвался.
— Вот живут, — ухмыльнулся Рогожин, — запираются на сто замков, страшенных собак держат. Страшно, выходит, братцы, богатым быть, а?
— Мирное житие, — негромко отозвался рослый солдат, по фамилии Мазурин, как узнал Карцев.
— Места знакомые, — продолжал Рогожин, — плотничали мы тут однова с отцом. Вон купца Грязнова дом! — Он показал на низкое здание. — Склады как сундуки: двери кованым железом обиты, окна в решетках. А собак сырым мясом кормит, чтоб злее были, честное слово!
Город кончался. Рассветало, можно было различить окрестности. Скоро вошли в лес. Опавшие с сосен иглы мягко ложились под ногами. За деревьями показалась широкая поляна стрельбища. В конце ее были блиндажи, над которыми ставились мишени. Туда пришла команда показчиков. Из деревянной сторожки доставали щиты всех видов, укрепляли их на земляных насыпях. Из лесу перекатами доносились песни. Роты выходили на поляну, занимали назначенные места. Между деревьями блестели офицерские погоны. Командир третьего батальона подал команду. Звонко сыграл горнист боевую тревогу. Подпрапорщик из восьмой роты прыгнул в блиндаж.
— Лезь скорее в укрытия! — приказал он, но солдаты и без него торопливо прятались.
Карцев сидел в блиндаже рядом с Рогожиным. Над ними ясно виднелись установленные в длинный ряд мишени. Опять резко и тревожно заиграл горнист, и сейчас же первые выстрелы хлестнули осенний воздух. Слышался протяжный свист пуль, шелест сыпавшейся земли. Черные дырочки от пуль появлялись на щитах.
— Мажут, мажут, — сердито говорил подпрапорщик, следя за мишенями.
Горнист заиграл отбой. Выстрелы затихли. Солдаты вылезли из блиндажей, длинными указками обводили попадания, мелом накрест отмечали дырочки.
— Каждая дырка — гадючья смерть, — бормотал Защима, уже неведомо как успевший выпить. — Я такие дырки кое-кому в головах провертел бы…
Рогожин что-то тихо ему шепнул, тревожно поглядев на подпрапорщика.
— Не принимает натура, — горько ответил Защима. — Бунта мне хочется! Другой жизни!
И, увидев подходящего к ним подпрапорщика, грубо толкнул Комарова: