Карцева вызвали в ротную канцелярию. Смирнов, взглянув поверх очков, передал его ефрейтору Защиме:
— На гауптвахту, отбывать арест!
Защима сунул бумагу за рукав шинели, прицепил к поясу штык в желтом кожаном чехле, и оба пошли.
Гонимый ветром снег падал наискось, колол лица. Прошел низенький человек в рваном полушубке и разных валенках — один серый, другой черный — и несколько раз оглянулся.
— Смотри, смотри, — проговорил Защима, — как солдата под арест ведут. А какое в том удивление? Так каждый день бывает. Постой. — И вдруг Защима остановился. — А зачем я, в самом деле, тебя веду?
Тугая, недоуменная улыбка выдавилась на его синих губах.
— Боюсь я своей думки, — шепотом сказал он. — Сполняй свою службу, государственный ефрейтор Защима, сполняй и не думай.
Понурясь, он пошел вперед и возле гауптвахты сунул Карцеву помятую пачку махорки.
— Брат, эх, брат! — горько произнес он и, оправив штык у пояса, добавил: — Ну, шевелись, сдам тебя куда надо… вот возьми спички и бумагу для курева.
Караульный начальник принял Карцева и провел его в одиночку — в крошечную каморку с зарешеченным оконцем, выходившим в коридор. Карцев сел на узкий деревянный топчан, отдался невеселым мыслям…
Этот день в карауле был необычным. Давно уже не сажали столько солдат. Их приводили целыми группами и по одному и сдавали караульному начальнику. Рядом с Карцевым поместили какого-то беспокойного человека, он все время ходил и бурчал что-то под нос. Камеры разделялись тонкими простенками, можно было свободно переговариваться. Беспокойный сосед постучал в стенку и спросил (у него был низкий, гремучий голос):
— Кто такой будешь?
Карцев ответил.
— Говорят, человек до ста сегодня арестовали.
— Не знаешь, за что?
Сосед удивленно хмыкнул за стенкой.
— А ты сам не знаешь, серенький? За фабрику, вон за что! Сотни, понимаешь, солдат по городу вертелись, с рабочими разговаривали. Самовольно из казарм уходили. Полицмейстер приезжал к командиру полка, просил запереть солдат в казармы: мол, боюсь их!
— А ты откуда все это знаешь?
— Я-то? — В голосе за стенкой прозвучала обида. — Я ведь писарь из полковой канцелярии. Кому же знать, как не мне?
— А за что тебя, писарь, посадили?
— Бумагу секретную прочитал, какую не положено мне знать.
Карцев представлял себе писаря небольшим, суетливым человеком с толстой шеей (это оттого, что низкий голос), с беспокойными глазами.
— Ты сам откуда будешь? — спросил писарь.
Карцев сообщил, откуда он.
— Землячок! — послышался обрадованный возглас. — Мы же ананьевские! Это рукой от тебя подать. У Гана, говоришь, работал? Знаю, знаю этот завод. Молотилки оттуда возил. Эх, землячок…