Девушка устремила на него сочувствующий взгляд:
— Бедняга! Представляю, как ты мучился… А до этого ты не встречал ни одного колдуна? Неужели их так мало в Кередигоне?
— Я не кередигонец, — сказал Бренан. — Мой выговор только кажется кередигонским. На самом деле я с Лахлина.
Гвен была шокирована:
— С Лахлина? Да ты шутишь!
— Нисколько. Я родился и вырос на Лахлине.
Она вернула свое мороженое на столик, налила в бокал сок и отпила глоток. Весь ее вид выказывал крайнюю растерянность.
— Это просто невероятно. Не понимаю, как… Да и вообще ничего не понимаю! Ты не мог родиться на Лахлине. И выжить там не мог.
— Да, это настоящее чудо, — согласился Бренан. — Иногда мне и самому не верится, что я так долго прожил на Лахлине и смог уцелеть. Тем более что чаровать начал еще в пятилетнем возрасте. Другие родители сразу бы отдали меня в руки поборников или просто задушили во сне — все меньше хлопот. У нас часто так делают, когда замечают у детей проявления колдовского дара, — или собственноручно их убивают, или просят об услуге кого-нибудь из знакомых — а потом выдают это за естественную смерть.
— Я слышала об этом, — почти шепотом промолвила Гвен. — Это так ужасно…
— Но, с другой стороны, это более милосердно, чем обрекать детей на пытки и сожжение на костре. Поборники называют это «очищением от мерзости»… — Бренан невесело усмехнулся. — Не знаю, да и знать не хочу, рассматривали ли мои родные такой вариант. Главное, что они на это не пошли, а решили сохранить мне жизнь, рискуя собственными головами. К счастью, наша семья жила обособленно, на маленькой отдаленной ферме, где работали только отец с матерью, а гости нас посещали нечасто. Поэтому единственным ограничением, которое мне досаждало, был запрет бегать в ближайшую деревню, где жили все мои товарищи. А когда они приходили ко мне, отец их прогонял: мол, я уже вырос и должен работать, а не бить баклуши с друзьями-бездельниками. В конце концов они перестали приходить, и мне доводилось играть в одиночестве, все чаще развлекая себя чарами, а родители по очереди приглядывали за мной. Ясное дело, что в магии они ничего не смыслили, но следили, чтобы я не навредил себе, и учили меня осторожности. Постепенно я усвоил от них две важные вещи: во-первых, в моей силе нет ничего плохого, плохими могут быть только мои поступки; а во-вторых, другие люди ненавидят магию и боятся колдунов, поэтому ни при каких обстоятельствах я не должен показывать, что владею чарами.
— Твои родители — мудрые люди, — заметила Гвен. — Если бы они просто запугивали тебя и запрещали чаровать, ты рано или поздно выдал бы себя. И скорее рано, чем поздно.