Дженни наклонила голову и быстро вышла из комнаты. А он так и остался стоять посреди гостиной, глядя ей вслед. Внезапно он ощутил запах духов, которыми всегда пользовалась Бет, — сладковатый, с ароматом тропических листьев и фруктов. У Пола вдруг возникло ощущение, что его жена где-то рядом и вот сейчас войдет в комнату и победно засмеется, запрокинув голову назад. «Что ж, дорогой, она опять выбрала меня. Меня. Чаша весов снова склонилась в мою сторону», — скажет она.
Живая или мертвая, Бет всегда будет одерживать над ними победу. К черту ее! Из кухни донеслись какие-то звуки. О, это вернулась Мэгги.
Последний раз Мэгги была в Ньюкасле много лет назад. С тех пор город сильно разросся и изменился даже внешне. Она сразу же почувствовала себя несколько потерянной среди такого большого количества людей, машин и ярких вывесок. Но, спокойно поразмыслив, пожилая женщина решила, что, скорее всего, Нортумберленд-стрит находится на том же месте, где была и раньше. А следовательно, и церковь Святого Клементина вряд ли куда-нибудь переместилась.
И Мэгги отправилась туда прямо с вокзала. Она шла старыми улочками, которые знала хорошо с давних пор. Что ж, все так и есть. Церковь стоит все там же. Сюда в основном ходил самый бедный люд из местных кварталов. И по четвергам здесь можно было исповедоваться. Женщина искренне надеялась, что все так и осталось.
Войдя под темные своды церкви, Мэгги увидела около полудюжины принарядившихся мужчин и женщин, которые сидели на скамьях в ожидании своей очереди на исповедь. Служанка вздохнула с облегчением — не напрасно приехала.
Зайдя в исповедальню, она на ощупь нашла небольшие перильца — держаться рукой, и подушечку, чтобы встать на колени.
— Отец, я хочу сделать признание. — Мэгги обратилась к священнику не по правилам. Обычно исповедь начиналась словами: «Смилуйся надо мной, Боже Всемогущий, и пошли мне искупление, ибо я грешен».
— Исповедуйся, дитя мое.
Дитя… Как приятно слышать это снова. Как много лет прошло лет с тех пор, как ее так называли. Она заговорила:
— Я очень давно не была в церкви, отец.
— Когда же последний раз?
— О! — Она зажала себе рукой рот, у нее чуть не вырвалось: «О боже!» — Очень давно. Даже и не сосчитаю, сколько лет-то прошло…
— Десять? Двадцать?
— Да, где-то так. Но должна сказать, что я никогда никому не делала зла. Никогда в жизни. Да, у меня острый язык, и бывает, я скажу прежде, чем подумаю, но никому зла не делала и не желала до последнего времени…
Мэгги замолчала, и священник терпеливо ждал. Ждал, когда она снова заговорит, хотя обычно, если исповедующийся замолкал, он тихонько говорил: «А теперь вот сделал».