Не доставало нескольких номеров до цифры, обозначенной на карточке Дона Мануэля. Андреа трепетал, как если бы Донна Мария шла ему навстречу. Дом действительно оказался рядом. Он прошел мимо запертой двери, не мог удержаться и не взглянуть наверх.
— Что ты рассматриваешь? — спросил его Музелларо.
— Ничего. Дай мне папиросу. Прибавим шагу, холодно.
Молча прошли Национальную до улицы Четырех Фонтанов. Озабоченность Андреа была очевидна. Друг сказал:
— Очевидно, тебя что-то мучает.
И Андреа почувствовал такую тяжесть на сердце, что готов был открыться. Но удержался. Он находился еще под впечатлением слышанного в клубе злословия, рассказов Джулио, всего этого, им же вызванного, им же проповедуемого, нескромного легкомыслия. Полное отсутствие тайны в приключении, тщеславная наклонность любовников принимать чужие остроты и насмешки, циническое безразличие, с которым бывшие любовники расхваливают достоинство женщины перед теми, кто скоро будет наслаждаться ею, — притворство, с которым первые дают последним советы, как лучше достигнуть цели, — готовность, с которой первые собирают последним самые подробные сведения о первом свидании, чтобы узнать, совпадает ли способ, каким дама отдается теперь, с тем, как она отдавалась прежде, — и эти передачи, и эти уступки, и эти переходы по наследству, — словом, все эти малые и большие низости, неразлучные со сладким светским адюльтером, сводили любовь в его глазах к безвкусному и грязному смешению, к низменной пошлости, к безымянной проституции. Как нежное благоухание, в его душе мелькали воспоминания о Скифанойе. Образ Донны Марии так живо сиял в нем, что он был почти поражен, и одно ее движение вспомнилось ему чаще других, лучезарнее других: то, как она в лесу Викомиле произнесла огненное слово. Услышит ли он вновь это слово из тех же уст? Что она делала, что думала, как прожила это время разлуки? Внутреннее волнение возрастало в нем с каждым шагом. Отрывки видений мелькали в его душе, как подвижные и мимолетные фантасмагории: кусок пейзажа, кусочек моря, лестница среди кустов роз, убранство комнаты, все места, где зародилось чувство, где вылилась нежность, где она оставила очарование своей личности. И он испытывал затаенный и глубокий трепет при мысли, что в ее сердце может быть еще жила страсть, что может быть она страдала и плакала, и может быть даже мечтала и надеялась. Как знать!
— Ну? — сказал Джулио Музелларо. — Как дела с леди Хисфилд?
Спускались по улице Четырех Фонтанов, были у дворца Барберини.
За решеткой, среди каменных колоссов, был виден темный сад, оживленный тихим лепетом воды, едва белеющий дом, где свет был виден только в передней.