Он говорил с тем же оттенком того далекого утра, по-видимому, был охвачен тем же сентиментальным опьянением. К его устам приливала бесконечная печаль. И она слушала, поникнув головой, неподвижная, почти в той же позе, что и в тот час, и ее рот, выражение рта, напрасно столь плотно сжатого, как тогда, выдавал какую-то мучительную страсть.
— Вы помните Викомиле? Помните лес, через который, в тот октябрьский вечер, мы ехали одни?
В знак согласия Донна Мария слегка кивнула головой.
— И слова, которые вы сказали мне? — прибавил юноша, более покорным голосом, но с глубоким выражением сдержанной страсти, близко наклоняясь к ней, как бы стараясь заглянуть в ее все еще опущенные глаза.
Она подняла на него глаза, эти добрые, полные жалости, скорбные глаза.
— Я все помню, — ответила, — все, все. Зачем я стала бы скрывать от вас мою душу? Вы — благородная и великая душа, и я уверена в вашем великодушии. Зачем я стала бы вести себя с вами, как пошлая женщина? Разве, в тот вечер, я не сказала вам, что люблю вас? Под вашим вопросом, я понимаю другой вопрос. Вы спрашиваете, продолжаю ли я любить вас. Мгновение, она колебалась. Губы у нее дрожали.
— Люблю.
— Мария!
— Но вы должны отречься от моей любви навсегда, вы должны отдалиться от меня, должны быть благородны и великодушны, избавив меня от борьбы, которая пугает меня. Я много страдала, Андреа, и умела страдать, но мысль, что я должна бороться с вами, что я должна защищаться от вас, вызывает во мне безумный страх. Вы не знаете, ценой каких жертв мне удалось снискать сердечный покой, не знаете, от каких высоких и заветных идеалов я отказалась… Бедные идеалы! Я стала другой женщиной, потому что было необходимо стать другой, стала обыкновенной женщиной, потому что этого требовал долг!
Ее голос дышал глубокой и нежной грустью.
— Встретив вас, я почувствовала, как вдруг проснулись все мои старые мечты, почувствовала, как ожила прежняя душа, и в первые дни отдалась во власть нежности, закрывая глаза на далекую опасность. Я думала: он ничего не узнает из моих уст, я ничего не узнаю из его уст. Была почти без угрызений, почти без страха. Но вы заговорили, вы говорили мне слова, каких я никогда не слышала, вы вырвали у меня признание… И передо мной возникла опасность, верная, открытая, очевидная. И я еще отдалась во власть мечты. Ваше томление угнетало меня, причиняло мне глубокое страдание. Я думала: нечистое запятнало его, если б я могла очистить его. Я была бы счастлива стать жертвой его возрождения. Ваша печаль влекла мою печаль. Мне казалось, что, пожалуй, я не могла бы утешить вас, но, может быть, вы испытали бы облегчение, слыша, как некая душа вечно твердит