— Вы несколько изменились. Не берусь сказать, в чем. В складках рта, например, у вас теперь появилась какая-то горечь, чего я прежде не замечала.
Она произнесла эти слова с оттенком сердечной близости. Раздаваясь в комнате, ее голос доставлял Андреа столь живую радость, что он воскликнул:
— Говорите, Елена, говорите еще!
Она рассмеялась. И спросила:
— Зачем?
Взяв ее за руку, он ответил:
— Вы же знаете.
Она отняла руку и пристально смотрела на юношу.
— Я не знаю больше ничего…
— Вы, значит, изменились?
— Очень.
«Чувство» уже увлекало их обоих. Ответ Елены сразу прояснил положение. Андреа понял и, быстро и определенно, силой наития, нередкого у иных, изощренных в анализе внутреннего существа умов, понял состояние посетительницы и предвидел все дальнейшее. Несмотря на это, он весь был во власти чар этой женщины, как в то время. Кроме того, его мучило глубокое любопытство. Он сказал:
— Не присядете?
— Да, на минутку.
— Ах, мое кресло! — чуть было не сказала она, узнав его, но удержалась.
Это было глубокое и удобное кресло, обитое старинной кожей со множеством тисненых бледных химер в стиле обоев одной из зал дворца Киджи. Кожа приобрела темную и богатую окраску, напоминавшую фон на некоторых венецианских портретах, или прекрасную бронзу с легким налетом старой позолоты, или тонкий черепаший щит, сквозь который просвечивает листочек золота. Большая подушка из стихаря, так называемого розово-шафранного цвета флорентийских шелкоделов, представляла мягкую спинку.
Елена села. Положила на край чайного столика перчатку с правой руки и сумку с визитными карточками: тонкий мешочек из гладкого серебра с вырезанными сверху двумя перевязанными лентами и надписью на них. Потом сняла вуаль, подняв руки, чтобы развязать сзади узел, и это красивое движение сопровождалось рядом блестящих волн на бархате: под мышками, вдоль рукавов, вдоль бюста. Так как у камина было слишком жарко, то она заслонилась обнаженной, просвечивавшей, как розоватый алебастр, рукой — при этом движении засверкали кольца. Она сказала:
— Закройте огонь, пожалуйста. Слишком жарко.
— Пламя вам больше не нравится? А когда-то вы были, как саламандра! Этот камин помнит…
— Не трогайте воспоминаний, — прервала она. — Прикройте же огонь и зажгите свет. Я заварю чай.
— Не хотите ли снять плащ?
— Нет, мне скоро уходить. Уже поздно.
— Но вы же задохнетесь.
Она поднялась, с легким оттенком нетерпения.
— В таком случае, помогите.
Снимая плащ, Андреа почувствовал ее духи. Они были уже не прежние; но такие приятные, что проникли в самое сердце.