— Ты сама говорила, что там неинтересно, что сухой предмет.
— Это я уже после говорила. Надо же было как-то оправдать свой уход.
— А к чему сейчас вспоминать? — спросил Иван Иванович, тоже начиная сердиться. — Если серьезно решила работать в газете, зачем сожаления о том, что уже непоправимо?
— Затем, что тебе и тогда было все равно, как я себя чувствовала, и сейчас тоже. — Ольга помолчала, но, не в силах совладать с горькой обидой, добавила: — Я уже заговаривала… Если бы ты хоть чуточку понимал, то сам давно предложил бы… уступил мне возможность написать о цинготниках.
— С этого надо было начинать, а не крутиться вокруг да около с таким злом! Ты даже забыла, что я сам просил тебя написать о них, когда ты приходила в больницу. Ищешь предлог для ссоры, вот и выдумываешь!
Ольга снова вспылила:
— Я больше не стану говорить о себе, раз ничего, кроме взаимных оскорблений, не получается.
Лето было на исходе. Иван Иванович, поглощенный делами, совсем забыл об отдыхе. Ольгу одолевали свои трудности и заботы.
— Ты стала заправской домохозяйкой! — сказал однажды доктор, отведав варенья из морошки, заготовленного ею. — Я не ожидал, что ты основательно займешься этим.
Не понимая, одобрял или осуждал он ее поведение, Ольга сказала небрежным тоном:
— Занятия в кружке английского языка у меня тоже идут неплохо.
О том, что занимало ее воображение и за чисткой картофеля, и по пути в магазин, она промолчала. Теперь она боялась разговоров с мужем на литературные темы. При нем она говорила только о домашних мелочах, и это еще больше отдаляло их друг от друга, потому что Ивану Ивановичу и самому уже не приходило в голову делиться с ней своими большими заботами. Но он любил ее и такую, погруженную в милую суету, озабоченную покупками или деловито обсуждавшую с приходящей работницей очередное кухонное мероприятие. Тем более ему нравилась ее скромная общественная деятельность, в которую он включал и газетные статейки.
Однако, будучи чутким человеком, он быстро обнаружил подозрительную брешь в мирном, казалось, семейном существовании: сначала еле уловимый сквознячок, затем нарастающее ощущение холода и наконец открытую отчужденность.
Иван Иванович удивился и огорчился.
— Чего тебе не хватает? — спросил он жену после очередного, нелепого, по его мнению, столкновения.
— Совершенного пустяка — побольше внимания, — ответила она, бледнея.
Ее бледность яснее всяких слов показывала серьезность положения, но очевидная вздорность обвинения опять рассердила и возмутила доктора.
— А если бы ты работала столько, сколько я, чего ты потребовала бы тогда от близкого человека?