Завтра мы с вашим отцом уезжаем в отпуск. Вы знаете. Нам все сложнее и сложнее находиться вместе. Возможно, этот отпуск будет последним. У меня самые нехорошие предчувствия. Нет, мы не планируем разводиться. В этом нет никакого смысла на шестом десятке. Что-то другое, грозное и темное, витает над нами. Возможно, конечно, я просто очередной раз впала в состояние меланхолии…
Я спрячу эту бабулину кулинарную книгу, поскольку все же не уверена, что даю вам верные наставления. Может, кому-то на этом свете и удается неплохо прожить без любви. Может, любовь уходит и от изначально любящих супругов, долго живущих вместе. Ничего не знаю… Но мне кажется, что этот мой дневник найдет та из вас, мои девочки, кому это будет действительно нужно.
А я прощаюсь с вами… Сама не знаю, почему мне, уезжая, хочется сказать вам не «до свидания», а «прощайте». А раз хочется…
Прощайте, наши дорогие доченьки! Будьте счастливы! Мы очень вас любили! Любим! Конечно же, любим!
Меня охватила нервная дрожь. Это была последняя запись в мамином дневнике. Она писала в понедельник. Во вторник (я не могу забыть этот день!) они с отцом, направляясь на собственной машине в дом отдыха, попали в страшное ДТП. Маме было 52 года, отцу 54. Они лежат в одной могиле, как были рядом большую часть своей жизни. Может быть, там, где сейчас находятся, они примирились друг с другом? Или так и продолжают изнемогать?
Неужели мама предчувствовала собственную гибель? Или она так жаждала распрощаться с этим светом, который лишил ее любви, что сама звала смерть, чем и приблизила ее? А отец? Был ли он так же решительно настроен, как мама? Неужели он говорил ей, что несчастен в нашей семье? Но это ведь как-то не по-мужски… Впрочем, несчастливость никак не зависит от половой принадлежности. Видимо, однажды просто наступает такой момент, когда человек не может дольше нести это бремя молча, как не смог, например, мой Стас.
Все еще дрожащими руками я захлопнула кулинарную книгу. Комната с обстановкой, которая не менялась с тех пор, как дед сработал мебель, показалась мне чужой. В этих декорациях много лет разыгрывались спектакли счастливой семейной жизни, сначала родительской, потом, будто по наследству, нашей со Стасом. Может быть, и старая, янтарного цвета тяжелая мебель теперь рассыплется в прах, если я трону ее пальцем. Когда спектакли удалены из репертуара, декорации больше не нужны. Не случайно треснуло старое зеркало. Процесс пошел…
Стоит ли рассказывать Наташе, что мы с ней сводные сестры? Что это ей даст? Ничего! Мы все равно будем любить друг друга, как любили всегда. А что родители не любили друг друга, ей знать не обязательно. И о том, что мама предчувствовала смерть, пожалуй, тоже не расскажу. В конце концов, мамин дневник был предназначен именно мне… Это не подлежит сомнению…