— Верно. Поставят новые машины, которым не нужно для обслуги столько народу, сколько старым.
Рабочий, держа шапку в руке, не знал, что сказать, и не решался возразить, но, подбадриваемый взглядами товарищей, стоявших у машин и у штабелей ткани, все же спросил, идя вслед за Боровецким:
— А нам-то что делать?
Поищите себе работу где-нибудь еще. Останутся только те, кто у нас дольше работает.
— Так мы тоже работаем уже по три года.
— Чем же я могу вам помочь, если вы машине не нужны, она сама все делает. Впрочем, до первого, может, что-нибудь еще изменится, если мы будем расширять белильню, — спокойно ответил Боровецкий и вошел в лифт, который сразу же провалился с ним в недра стены.
Рабочие молча переглянулись, тревога сквозила в их глазах, страх перед завтрашним днем без работы, перед нуждой.
— Подлые машины. Суки, чтоб их разорвало! — прошептал рабочий и с ненавистью пнул ногою какую-то машину.
— Товар на пол падает! — крикнул мастер.
Парень быстро надел картуз, слегка нагнулся и с безразличием автомата принялся подхватывать выползавшую из сушилки красную бумазею.
Ресторан гостиницы «Виктория» был полон.
Просторные залы с темными стенами и низкими желтыми потолками в лепнине, имитирующей дерево, встречали посетителя громким гулом голосов.
Ежеминутно звенели на входных дверях латунные прутья, предохранявшие стекла, ежеминутно кто-нибудь входил и исчезал в табачном дыму и в густой толпе; в буфетном зале судорожно мигали электрические лампочки, а от горевших тут же газовых светильников падал тусклый свет на посетителей, сгрудившихся вокруг столиков, и на белые скатерти.
— Keiner, bitte, zahlen![6].
— Пива!
— Keiner, Bier![7] — слышались со всех сторон возгласы и глухой стук кружек.
Кельнеры в засаленных фартуках, с салфетками, напоминающими тряпки, сновали по залу во всех направлениях, только мелькали над головами клиентов их нечистые манишки.
Народ беспрестанно прибывал, и нарастающими волнами усиливался гул выкриков:
— «Лодзер цайтунг»! «Курьер цодзенны»! — бегая между столиками, вопили мальчишки.
— А ну, паренек, дай-ка мне «Лодзер»! — крикнул Мориц, сидевший в буфетной у окна, в обществе нескольких актеров, вечно торчавших в кабачке.
— Послушайте, что сделал вчера наш чудак, то есть директор, — сказал один из них.
— Скажи «архичудак», — хрипло вставил сгорбленный старый актер.
— Дурень! — ответил ему первый таинственным шепотом на ухо. — Так вот, наш архичудак вчера во втором антракте пошел за кулисы и, когда там появилась Нюся, говорит ей: «Вы так великолепно играли, что, как только цветы немного подешевеют, я куплю вам букет, хотя бы и за пять рублей!»