— Чудесная сказка, но не больше того! — воскликнул Высоцкий.
Они горячо заспорили, не прервался спор и за ужином, который вскоре подали. Но когда к разговору присоединился Куровский, а вслед за ним и остальные, они поумерили свой пыл.
Только Боровецкий был какой-то осоловелый, говорил мало и, казалось, не слушал, о чем говорят, зато много пил и с досадой поглядывал на собравшихся: ему хотелось остаться наедине с Куровским. Но об уходе никто не помышлял, особенно теперь, за черным кофе, когда Куровский был в ударе. Поглаживая посеребренную сединой бороду и блестя светло-карими глазами, которые разгорались по-тигриному, по мере того как он входил в раж, он сыпал афоризмами.
Вот некоторые из них:
«Берегись благонравия, оно навевает скуку».
«Добродетель хороша, если слегка приправлена пороком».
«Жаждущий справедливости может приобрести ее за деньги».
«Чем деист отличается от атеиста? Разной степенью глупости».
«Даже самый отъявленный негодяй иногда щупает себя: не выросли ли у него ангельские крылья».
«В Лодзи все заповеди соблюдают, кроме одной: не укради».
«Истина слишком дорога, чтобы восторжествовать в цивилизованном обществе».
«Мы подчиняемся законам и уважаем их, так как они опираются на штыки».
«У нас души варваров, инстинкты дикарей; мы не доросли до современной цивилизации. Она для нас как одежда великана для карлика».
«Наши знания — как спичка, горящая во мраке вечности».
«Посвятивший себя служению одной идее, пусть не хвастается: он просто не способен на большее».
«Нет добрых и злых, есть умные и глупые».
Кесслеру надоело это слушать, и, передернув плечами в знак презрения, он сказал:
— Забавляетесь словами, как маленькие дети мыльными пузырями. Я пошел!
— Что ж, это верно, — заметил Куровский, но что он имел в виду, было не ясно.
Кесслер остался.
Разговор перешел на литературу, и тут тон задавал Мышковский.
— Песня была всегда и будет, и она важней пособия по пряже камвольной шерсти! — сказал он, адресуя свои слова Боровецкому, который подтрунивал над горячими поклонниками литературы. — Впрочем, не в этом дело. — Он встал и, посмотрев на собравшихся каким-то грустным взглядом, прибавил: — Выпейте за мое здоровье, завтра утром я уезжаю в Австралию.
Все засмеялись и выпили.
— Не смейтесь! Честное слово, завтра я навсегда покидаю Лодзь, — повторил он совершенно серьезно.
— Как? Зачем? Куда? — посыпались вопросы.
— Куда глаза глядят! Зачем, спрашиваете? Чтобы быть подальше от Европы с ее промышленным прогрессом. Хватит с меня, я погибаю, задыхаюсь, вязну в этом болоте. Еще два-три года, и я заживо сгнию тут, а мне хочется жить, потому и уезжаю. Начну там новую человеческую жизнь.