— Когда узнаешь, спать тебе расхочется.
— Не дури.
Кароль прочитал ему телеграмму.
Мориц изложил свой план, очень простой: надо раздобыть деньги, много денег, поскорей ехать в Гамбург, купить сколько удастся хлопка-сырца и отправить его в Лодзь, пока закон о повышении тарифа не вошел в силу. А потом продавать, — разумеется, с максимальной прибылью.
Баум долго думал, записывал что-то в блокноте; докурив трубку, он вытряхнул пепел на пол, потянулся во весь свой огромный рост и сказал:
— Запишите меня на десять тысяч рублей, больше не осилю. Спокойной ночи!
Он встал со стула и хотел было пойти опять лечь.
— Подожди! Нам же надо договориться. Успеешь выспаться.
— Да пошли вы к чертям с договорами. Ох эти поляки! В Риге я целых три года почти не спал, ночи напролет все сидели у меня и договаривались… Вот и в Лодзи то же самое.
Он с досадой снова сел и начал набивать трубку.
— Сколько же ты даешь, Мориц?
— Тоже десять тысяч. Больше сейчас не достану.
— И я так же.
— Прибыли и убытки поровну.
— Но кто из нас поедет? — спросил Баум.
— Лучше всего, чтобы поехал Мориц, он в этом разбирается, это его специальность.
— Ладно, поеду. Сколько дадите сейчас наличными?
— У меня есть пятнадцать рублей, могу добавить мой брильянтовый перстень, заложишь его у тетки, она тебе даст больше, чем мне, — насмешливо сказал Макс.
— У меня сейчас при себе… погодите… всего четыреста рублей. Могу дать триста.
— Кто подпишет твои векселя, Баум?
— Я дам наличными.
— А я, если не удастся так быстро достать наличные, дам векселя с надежным жиро.
Наступило молчание. Макс, положив голову на стол, смотрел на Морица, который быстро что-то писал и подсчитывал. Кароль не спеша ходил по столовой и для бодрости нюхал духи в изящном флакончике.
Стало уже совсем светло, сквозь тюлевые занавески на окнах проникали яркие утренние лучи, от которых огни лампы и свеч в массивных бронзовых канделябрах казались все более тусклыми.
Глубокая тишина, воскресная тишина царила в городе и проникала в дом. Далекое тарахтенье дрожек по затвердевшей грязи разносилось как гром на пустынной, словно вымершей улице.
Кароль открыл форточку, чтобы проветрить комнату, и выглянул на улицу. Мостовую и крыши покрывал иней, он искрился алмазной россыпью в лучах солнца, поднимавшегося где-то далеко за Лодзью, за фабриками, трубы которых густым, мрачным лесом высились как раз напротив окна, — их мощные, грозные силуэты резко чернели в золотисто-голубом небе.
— А если дело не удастся? — проговорил Кароль, поворачиваясь к товарищам.
— Ну что ж, потерпим убыток, черт побери, вот и все, — невозмутимо хмыкнул Макс.