Грязь на той улице была выше щиколоток. А там, где улица, выходя в поля, заканчивалась, бродили возле домов свиньи и пытались рыть отвердевшую землю на площадках свалок, куда вывозили хлам и мусор.
Дома здесь были разбросаны в беспорядке — то стояли группами, то одиноко темнели средь поля, окруженные размякшей, пропитанной влагою землей.
На самом краю города стояла фабрика Грюншпана и Ландсберга, от улицы ее отделял прочный забор.
Рядом с фабрикой был большой одноэтажный дом с мансардами, окруженный садом.
— Хозяин дома? — спросил Мориц у отворившего дверь старого слуги.
— Дома.
— Есть еще кто-нибудь?
— Все они тут.
— Кто ж это — все?
— Да ну, вся ваша еврейская семейка, — пренебрежительно пробурчал слуга.
— Тебе, Францишек, повезло, что у меня нынче хорошее настроение, а то бы надавал я тебе по морде как следует. Понятно? Снимай галоши!
— Понятно, как же. Мне бы надавали по морде, но раз у ясного пана хорошее настроение, то уже не надают, — добродушно ответил Францишек, стягивая с ног Морица галоши.
— Вот держи, Францишек, на водку, выпей и запомни мои слова, — самодовольно сказал Мориц, сунув слуге гривенник, и пошел в комнаты.
— Паршивый пес! Чтобы он да еще бил поляка! — плюнул ему вдогонку Францишек.
Мориц вошел в просторную комнату, где вокруг большого стола, уставленного тарелками, сидело уже человек десять, — только что закончился обед.
Он жестом приветствовал всех и сел в углу, на красную кушетку, которую осеняли веероподобные листья пальмы.
— Зачем ссориться, когда можно обсудить все спокойно? — не спеша говорил старик Грюншпан, прохаживаясь по комнате в бархатной ермолке на седоватых волосах.
Пышная окладистая борода обрамляла холеное полное лицо с маленькими глазками, которые с молниеносной быстротой перебегали с одного предмета на другой.
В украшенной перстнем руке он держал сигару, затягивался редко, выпячивая мясистые красные губы.
— Францишек! — крикнул он в сторону передней, внимательно понюхав сигару. — Принеси-ка мне из моего кабинета коробку с сигарами, эта совершенно сырая. Я ее положу на печь, а ты смотри, чтоб не пропала.
— Ежели ей суждено не пропасть, то не пропадет, — проворчал Францишек.
— Что тут за торжество? — спросил Мориц у Феликса Фишбина, также принадлежавшего к семейству Грюншпанов; Фелюсь, сидя в кресле-качалке, пускал клубы дыма и усердно раскачивался.
— Gross-familien-Pleiten-fest[18], — ответил тот.
— Я пришла к отцу за советом и просила всех прийти, чтобы мы все вместе подумали и сказали моему мужу, раз он меня не хочет слушать, что если он и дальше будет так вести дело, то мы останемся без копейки, — энергичным тоном начала говорить молодая, хорошенькая, изящно одетая брюнетка в черной шляпе, старшая дочь Грюншпана.