– Это в-все у-усложняет, – запинаясь, пробормотал Бевин Чайлд. – Вы должны понимать. Б-будет нелегко…
– Как вы собираетесь выполнять свою задачу, меня не волнует. Вам известно, каковы будут последствия в случае неудачи.
Мягкий рот антиквара перекосился, глаза расширились.
– Да, милорд, – тяжело сглотнул ученый муж, судорожно, испуганно откланялся и подпрыгнул, когда за его спиной в дверь тихонько постучал секретарь Джарвиса.
– Что такое? – буркнул вельможа.
– К вам полковник Уркхарт, милорд.
– Впустите, – велел барон, щелчком захлопнул табакерку и перевел глаза на побледневшего антиквара. – Вы почему еще здесь? Убирайтесь с глаз моих долой.
Держа шляпу в руке, Чайлд попятился задом из комнаты, словно в присутствии особы королевских кровей, и все еще пятился, когда в дверь решительно прошел полковник Джаспер Уркхарт и отвесил короткий, элегантный поклон:
– Вы хотели видеть меня, милорд?
Полковник был высоким, как и все отставные военные на службе у Джарвиса, статным и широкоплечим, со светлыми волосами, бледно-серыми глазами и румяным лицом. Бывший стрелок служил у барона уже два года и до сегодняшнего дня не разочаровывал хозяина.
– Вчера, – заговорил вельможа, поднимаясь с кресла, – я попросил вас поручить одному из лучших ваших людей некое задание.
– Да, милорд. Я могу объяснить…
– Не трудитесь, – фыркнул Джарвис, запихивая табакерку в карман. – Надеюсь, оплошавший больше на меня не работает?
– Совершенно верно, милорд.
– Вы меня утешили. Позаботьтесь, чтобы его замена не оказалась таким же разочарованием.
Тонкие ноздри полковника дрогнули:
– Слушаюсь, милорд.
– Вот и славно. Пока все.
Себастьян напрасно потратил три часа, обходя меблированные комнаты, таверны и кофейни, часто посещаемые условно освобожденными офицерами. Вопросы, которые задавал виконт, были по необходимости туманны, а ответы, которые он получил, оказались абсолютно бесполезными. Не зная имени французского лейтенанта, как, скажите на милость, искать нужного военнопленного офицера среди такого их множества?
Виконт стоял у Серпентайна и наблюдал за учениями войск из казарм Гайд-парка, когда заметил хромавшего к нему молодого, болезненно худого мужчину. За ним по пятам с довольным видом следовал лохматый рыже-черный, с белым носом и манишкой, дворовой пес. Одно ухо дворняги торчало вверх, другое слегка обвисло, придавая собачьей морде вид постоянного изумления. Сюртук незнакомца обветшал, бриджи знавали починку, но рубашка была белой и чистой, поношенные сапоги – отполированными до блеска, а разворот плеч и ровная осанка безошибочно выдавали военного человека. Бледный цвет лица резко контрастировал с каштановыми волосами и свидетельствовал о долгих месяцах болезни и выздоровления.