Не помню, сколько ей лет. Наверное, целая жизнь. Или сто шестьдесят. Но я нисколько не сомневаюсь, что она и сейчас моложе меня.
Промозглый ноябрь проникает в артерии холодом; тягучая кровь медленно разгоняет его по телу. Моя голова вот-вот унесётся вслед за скрипучим ветром: одиноким иссохшим листочком — по лужам, по хляби — на юг, туда, где раскинулась под жарким солнцем златопесчаными косами бухта Провидения.
Скорее, скорее! Мне нужно немного тепла.
Окно на запад — это всё, что осталось от мира, обещавшего безграничное где-то. Печурка в углу — это всё, что осталось от солнца, сулившего вечное лето. Письмо, пахнущее иными созвездиями, — это всё, чего я добился от жизни. И что удивительно — большего мне и не надо. По крайней мере — сейчас.
Оно горит слишком быстро, чтобы согреть мои озябшие пальцы. Не говоря уж о прочем. Частица её души, преданная сожжению вернётся ли к той, что когда-нибудь напишет мне снова?..
Ничего, ничего. Завтра или в минувшем апреле я возьму билет до бухты Провидения. Там мне будет тепло.
Он всегда чувствовал, что с этим колодцем что-то не так. Когда он подходил к нему, чтобы набрать воды, по спине пробегал озноб, а воздух вокруг становился тягучим и приобретал запах болота. Но до сегодняшнего дня он еще ни разу не отважился заглянуть в гулкую, пропахшую сыростью бездну, в самом низу которой поблескивала зеркалом вода.
Когда он опасливо свесился над темным провалом, пытаясь хоть что-нибудь в нем разглядеть, сразу стало ясно, что колодец занервничал. Это было видно и по тому ледяному дыханию, которое вдруг овеяло его лицо, по недовольному то ли плеску то ли хлюпанью на самом дне, по непривычно сильному ознобу, который холодной колючей струей пролился от затылка до самой поясницы и брызгами разлетелся по ногам.
Да, совершенно очевидно, колодец нервничал и протестовал, он не хотел, чтобы кто-то внедрялся в его внутренний мир своим пытливым взглядом. Возможно даже, что этот взгляд вообще был первым, направленным внутрь этого удивительного существа. Но самое удивительное было то, что внутри колодца слабым и блеклым зелено-красным светом светились два глаза. В том, что это глаза, не было никакого сомнения.
— Эй! — позвал он. — Кто здесь?
— Я, — ответил колодец или тот, кто в нем сидел.
— А что ты здесь делаешь? — вздрогнув спросил он.
— Ненавижу, — ответил голос.
— Ненавидишь?.. Кого? — опешил он.
— Всех.
— За что?
— А особенно я ненавижу тебя, — продолжал колодец, не ответив на вопрос.
— А почему же меня — особенно? — смутился он.
— Потому что ты тысячу раз приходил сюда за водой и никогда не обращал на меня внимания, — зло прокричал голос.