Слово Тимор, подобно Пернамбуку, Эквадору или Гонолулу, для меня с юных лет ассоциировалось с чем-то необычайно экзотическим, неведомым, ошеломляющим. Поэтому я с некоторым волнением стал озираться по сторонам, после того как покинул кабину самолета в аэропорту Купанга. Безбрежные, уходящие за линию горизонта порыжевшие травянистые луга, взлетная полоса, построенная японцами в спешке во время войны, барак, который считался «аэровокзалом», — словом, все вокруг было далеким от экзотики, пожалуй, уродливым и уж, во всяком случае, не могло произвести ошеломляющего впечатления. Еще одно столкновение пылкого юношеского воображения с прозой жизни…
Как вскоре выяснилось, сам город был расположен в десяти с лишним километрах от места, в котором я оказался. Возникла проблема транспорта. Я стоял в недоумении возле своего багажа — чужой, совсем чужой всем человек, на голову выше окружавших меня в основном низкорослых индонезийцев, — до тех пор, пока несколько смущенный агент воздушной компании «Мерпати», которая доставила меня к восточным рубежам Индонезии, посоветовал мне воспользоваться услугами местной почтовой конторы. «Дилижансом» служил старенький пикап. На нем, по-видимому, обычно вместе с проштемпелеванными почтовыми отправлениями перевозили в город белых пассажиров. Водитель, а может, он же и начальник местной почтовой конторы, одет был в полинялую рубашку и потертые штаны. Он долго пытался объяснить мне на ломаном английском, что готов доставить меня в гостиницу. Уже в достаточной мере изучив существующие в Индонезии порядки, я готов был биться об заклад, что пристанище, предлагаемое мне, являлось собственностью одного из многочисленных родственников работника почты.
Пансионат, или висма, понравился мне главным образом своей дешевизной. Жесткая койка, огромные комары и мелкие ящерицы на стенах входили, очевидно, в стоимость ночлега. Спартанские условия я заранее включил в число явлений, неизбежно сопутствующих весьма рискованному путешествию. Я обливался потом, ибо уже был октябрь — худшее время для странствий по Тимору. Помывшись в импровизированной ванне, которую с успехом заменял наполненный водой бетонированный колодец, я, счастливый, повалился наконец на жесткую койку.
Надоедливые комары разбудили меня темной ночью, то есть сразу же после захода солнца, а на Тиморе оно садится около шести часов вечера. Когда я высунул голову из-за ситцевой занавески, отделявшей мои «апартаменты» от соседних, другие постояльцы — какой-то индиец, прыщеватый хиппи и худой китаец — усаживались ужинать.