А затем настало утро. Он не понимал, это уже прошедшее утро или совершенно новое. Трава оказалась мокрой, капот Митсубиши покрыт бисеринками пота, но сложно сказать, прошел ли дождь, или это всего лишь роса.
Ронан сидел у заднего крыла Митсубиши, гладкая поверхность охлаждала голую кожу спины, и с жадностью поедал Twizzlers[55]. Такое чувство, будто бы они плавали в алкоголе внутри него. Кавински проверял последнюю работу Ронана — цепную пилу[56]. После того, как он убедился, что она работает, он искалечил несколько шин у других Митсубиши, а потом присоединился к Ронану и взял одну Twizzler. Он был слишком под кайфом, чтобы есть, чтобы его заинтересовали другие предметы, кроме основного.
— Ну? — спросил Ронан.
Кавински разорвал пилой маленькие кусочки резины напротив своего лица и голой груди. Он ответил:
— Теперь ты грезишь Камаро.
Теперь все казалось просто.
Таблетка. Пиво. Сон.
Камаро стояла среди деревьев пригрезенного леса: не труднее для воображения, чем любые другие объекты во сне, преследуемые Ронаном. Камаро была просто больше.
Зайти.
Выйти.
Не говоря ни слова, он положил руку на ручку дверцы. Над головой дрожали листья деревьев; где-то вдали всхлипывали птицы. Девочка-Сиротка наблюдала с другой стороны машины. Она покачала головой. Он приложил палец к губам.
Очнулся.
Он открыл глаза утреннему небу, а там стояла она. Сияющая красная Камаро. Не идеальная, идеальна в своей неидеальности, с потертостями и в пятнах, как Свинья. Вплоть до царапины на двери, где оставил её Гэнси, загнав машину в куст азалии.
Первым ощущением была не радость, а облегчение. Он не напортачил — он вернул Свинью, он мог вернуться на Монмаут без мольбы. И тогда его накрыло счастье. Это было похлеще зеленых таблеток Кавински. Его утащило в эмоции. Они пьянили и щекотали нервы. Он так гордился коробкой-паззлом, солнечными очками, ключами. Каким тупицей он был тогда, похожий на ребенка, влюбленного в нарисованный им же рисунок карандашом.
Это была машина. Целая машина. Её не было здесь, а теперь она здесь была.
Целый мир.
Теперь все будет в порядке. Все будет в порядке. У капота автомобиля Кавински издал звук отнюдь не восторга.
Он поднял крышку капота.
— Я думал, ты сказал, что охрененно знаешь эту тачку, чувак.
После того, как Ронан снова начал чувствовать свои конечности, он присоединился к Кавински у раскрытого капота. Косяк был виден сразу. Отсутствовал двигатель. Повсюду торчала только трава. Скорее всего, машина, конечно, завелась бы. Если она работала во сне, то работала и в реальности. Но это не утешало.