— Пожалуйста, не злись.
Она облокотила голову на дверь.
— Извини.
— Боже, — сказал Гэнси. — Как я хочу, чтобы эта неделя закончилась.
Несколько минут они ехали в тишине: выше, выше, выше.
Блу поинтересовалась:
— Ты когда-нибудь встречал его родителей?
Низким, незнакомым голосом он ответил:
— Я ненавижу их. — И чуть позже: — Те синяки, с которыми он приходил в школу. Был ли когда-нибудь кто-то, кто любил его? Когда-нибудь?
В ее голове Адам ударил кулаком стену ее спальни. Так мягко. Хотя каждый мускул его тела был связан в узел, желая уничтожить препятствие.
Она сказала:
— Посмотри туда.
Гэнси проследил за ее взглядом. Деревья на одной стороне дороги расступались, и внезапно они увидели небольшой гравийный путь, прилипший одной стороной к горе, завивающийся, словно мишура. Вся долина неожиданно оказалась внизу. Хотя сотни звезд были уже видны, небо все еще было раскрашено в глубокий синий, будто причудливым касанием идеалистического художника. Горы с другой стороны долины, однако, были черными, как ночь, а все в небе — нет. Темными, холодными и тихими. А между ними у подножия гор раскинулась вся Генриетта, усыпанная желтыми и белыми огнями.
Гэнси позволил Свинье гладко остановиться. И поставил машину на ручной тормоз. Они оба смотрели в боковое водительское окно.
Это была своего рода дикая, тихая красота, типа той, что не позволяет собой восхищаться. Такая красота, которая всегда причиняет боль.
Гэнси вздохнул слабо, тихо и резко, будто он не хотел позволить красоте уйти. Она переместила взгляд с окна на его голову, наблюдая за ним. Он коснулся большим пальцем своей нижней губы — это был Гэнси, его жест — и сглотнул. Она решила, что так чувствовала себя, когда смотрела на звезды, когда гуляла по Энергетическому пузырю.
— О чем ты думаешь? — поинтересовалась Блу.
Он не ответил сразу. А потом, когда ответил, удерживал глаза на виде за окном.
— Я был по всему миру. Жил больше чем в одной стране каждый год. Европа, Южная Америка и… Самые высокие горы, самые дикие реки и самые красивые деревни. Я не говорю это для показухи. Я просто говорю, потому что пытаюсь понять, как я мог посетить так много мест и все же только здесь чувствовать себя как дома. Это единственное место, которому я принадлежу. А потому что я пытаюсь понять как, создан ли я для этого места, это…
— …настолько больно, — закончила Блу.
Гэнси повернулся к ней, его глаза были такими яркими. Он просто кивнул.
«Почему, — мучительно подумала она, — это не мог быть Адам?»
Она произнесла:
— Если ты разберешься, скажешь мне?
Он же умрет, Блу, не надо…