Нофрет надеялась, что они сохранят тайну. От этого зависело все. Если же бальзамировщики сочтут более выгодным поднять скандал…
— Отдохни, — сказала Леа. Одно негромкое слово разрушило заколдованный круг ее тревог. Нофрет скорее рухнула, чем легла на ближайшую кучу ковров и подушек. Агарон ушел, это она видела, потому что еще не уснула. Ей надо было что-то сказать ему, но что? Когда девушка собралась с мыслями, он уже вышел.
— Никого не убивайте, — пробормотала она, обращаясь к тому месту, где он только что стоял.
— Это не понадобится, — успокоила ее Леа. — Бог обо всем позаботится.
— Какой? — спросила Нофрет — или только хотела спросить. Она так и не узнала, какой. Сон одолел ее, хотя она отчаянно боролась с ним.
Агарон и Иоханан нашли тело — где и как, лучше было не спрашивать, и оставили его бальзамировщикам, а сами долго мылись и отскребались, молча, не глядя на Нофрет, когда она принесла каждому еще по тазу горячей воды. Они даже позабыли о скромности, так им хотелось снова стать чистыми.
Нофрет не могла не заметить, что они красивые мужчины, и кожа у них светлая — там, где не обожжена солнцем до коричневого цвета. Такое можно заметить, только когда слишком устал, чтобы стесняться. У Иоханана на бедре было небольшое коричневое пятно в форме языка пламени или наконечника копья. В стране, где красивых юношей приносят в жертву кровожадным богам, такое сочли бы изъяном.
Нофрет же посчитала, что это хорошее украшение для его стройного, четко очерченного тела.
Она была слишком утомлена, чтобы не смотреть, но все же не настолько, чтобы поддаться искушению дотронуться до него. Он бы никогда ей не простил такой вольности. Особенно и присутствии отца.
Когда они трижды вымыли все тело, волосы и бороды, Нофрет принесла им полотенца и чистую одежду. Одежду, в которой они ходили на поиски тела, сожгли. Оба все еще молчали. «Эти апиру, — вдруг поняла Нофрет с легкой тошнотой, которая, должно быть, передалась ей от них, — испытывали ужас, имея дело с мертвецами». Но все же сделали это, потому что их просили родичи.
Теперь они будут рисковать своими жизнями ради одного из них, самого худшего из всех: поведут его прочь из Египта, в пустыню Синая, где спрячут среди своего народа, расстанутся со спокойной и безопасной жизнью и, может быть, умрут ради него, поскольку у них есть честь, чего не скажешь о нем. У него есть только его Бог и царская блажь.
Нофрет больше не испытывала к нему ненависти. У нее лишь все сжималось внутри. Он был словно жар египетского лета или вонь навоза, или крокодил в тростниках: существует и неизбежен.